Украинцы интегрируются в Европу частично. Об экспорте органов

Ядовитые вопросы о том, зачем Украине был фетиш в виде ассоциации с Евросоюзом, похоже, получили, наконец, очевидные ответы. На минувшей неделе Верховная рада с воплями, проклятиями и овациями, в обстановке взаимных обвинений и подозрений, а также тотальной безграмотности законодателей, путающих доноров с реципиентами, приняла новый закон о трансплантации.


Вкупе с распоряжением Кабмина об экспорте излишков украинской донорской крови два этих события закрывают гештальт. Евросоюз наверняка доволен: донорские органы — товар высоколиквидный и всегда дефицитный. Довольна и украинская власть, вполне обеспечившая требуемую роль сырьевого придатка Евросоюза. Недоумевают только граждане — откуда внезапно на Украине взялись все эти излишки? Ведь крови для операций всегда критически не хватает, но сомнения граждан имеют ускользающе малое значение.


Принятый закон о трансплантации преподносится как эпохальный прорыв в третье тысячелетие, но фокус в том, что аналогичный документ был принят давным-давно и давал все возможности развивать эту отрасль медицины. Правда, она отчего-то не развивалась — видимо, потому, что не были учтены все необходимые нюансы, к которым мы вернемся позже. Трансплантологи годами горячо спорили о том, что лучше — презумпция согласия или презумпция несогласия на посмертный забор органов. Периодически возникали криминальные скандалы с незаконным оборотом человеческих тканей и вывозом за рубеж тысяч фрагментов тел, но рост пересадок так и не был зафиксирован.

И только революция гидности дала мощный толчок этой важной теме.

В 2016 году Петр Порошенко с помпой поставил на пост и. о. министра здравоохранения американку Ульяну Супрун. В США она была известной в кругах диаспоры националистической активисткой. С началом Майдана они с мужем немедленно рванули в Киев и так себя зарекомендовали в ходе переворота, что Порошенко доверил Ульяне высокий пост в правительстве — невзирая на то, что данные о ее медицинском образовании и карьере так и остались довольно мутными.

Одним из первых обещаний, которые пани Супрун дала на новом поприще, стало принятие закона о трансплантации. "Мой друг 16 лет ждет трансплантации и не может дождаться, — сказала Ульяна, — поэтому мы в первую очередь займемся именно этим вопросом, самым неотложным из насущных". История умалчивает, что стало с другом, где он вообще живет и как смог 16 лет ждать. Однако американка слово свое сдержала. Закон принят.

В чем же его изюминка и, собственно, мякотка? Она, на взгляд критиков, заключается в том, что органы украинцев смогут теперь беспрепятственно экспортироваться на Запад, где их с нетерпением будут ждать реципиенты. Это интригующее обстоятельство прояснила бывшая претендентка на пост министра Ольга Богомолец — тоже ветеран Майдана, а нынче депутат. По оценкам Богомолец, в стране насчитывается примерно пять тысяч реципиентов, нуждающихся в пересадках различных органов, но потенциальных доноров значительно больше. Этот (довольно пикантный в своей умозрительности) подсчет говорит о большом оптимизме пани Богомолец, уверенной в том, что украинцы будут и дальше рекордными темпами гибнуть в различных авариях и конфликтах, только руки подставляй под их почки-печенки. Как она сумела подсчитать число реципиентов, непонятно: нет никаких реестров, нет никакого серьезного учета потребностей в пересадке органов, но цифра названа. Украинцам прямо указано, что в стране тьма ненужных органов, нужно только подождать, пока очередной неудачник попадет под машину, неудачно прыгнет с тарзанки или погибнет в рутинной поножовщине.

Что же следует из того, что потенциальных доноров значительно больше, чем нуждающихся в органах, а реестров нуждающихся в них украинских реципиентов по-прежнему нет? Правильно. Открывается широкий оперативный простор для экспорта излишков в Евросоюз. Как жестоко шутил герой "Нашей Раши": "Ты сможешь увидеть Париж, но поедешь не весь. Сначала уедет печень…" Называется этот кунштюк обменом органами с другими странами, но даже самые наивные понимают генеральный вектор этого обмена.

Авторы закона утешают украинцев — мол, в нашей стране законом принята презумпция несогласия. То есть если человек при жизни не выразил готовность посмертно поделиться своими органами, то будет считаться, что он этого не хочет. Однако для креативных и смышленых всегда имеются лазейки в виде согласия родственников. Хорошо, если они будут руководствоваться исключительно высокими мотивами, но в такой бедной стране, как Украина, в такое верится с трудом. Как и в то, что смерть мозга — обязательное условие для забора органов — будет устанавливаться именно в тот момент, когда терапия становится невозможной, а не тогда, когда очень хочется установить по причине высокого и оплаченного спроса.

Привыкшие к постоянному вранью власти и к новациям министра по кличке Доктор Смерть украинцы отказываются верить и в чистоту помыслов трансплантологов. К тому же новый закон, как и старый, не отвечает на вопрос, где, собственно, брать доноров, кто и на какой основе будет составлять списки реципиентов, формировать листы ожидания.

А вот подозрение, что попадание в больницу, особенно в реанимационное отделение, теперь, когда для донорских органов широко распахнется приемистый европейский рынок, становится более рискованным, будоражит воображение обывателя.

Собственно, страшные истории о том, как черные трансплантологи добывали органы и ткани на полях гражданской войны в Донбассе, четыре года циркулируют в социальных сетях, массовом сознании, а также в криминальных отчетах о незаконном экспорте "человеческих запчастей". Интересно, что новый закон запрещает забор органов у воюющих в АТО солдат, чем косвенно подтверждает многочисленные слухи о том, что на поле боя часто обнаруживали выпотрошенные трупы.

В общем — чем больше авторы закона и депутаты, его поддержавшие, заверяют украинцев том, что опасности для них нет, тем сильнее напрягается подведомственный власти народ. Даже те положения закона, которые представляются вполне обоснованными, априори традиционно вызывают неприятие: опыт, сын ошибок трудных, подсказывает украинцам, что новации Минздрава, чего бы они ни касались, лишь последовательно ухудшают ситуацию в здравоохранении.

Радости нет и в среде профессионалов-трансплантологов. По их мнению, проблема не в том, чтобы принять новый закон (старый был вполне работоспособным). Представитель редчайшей на Украине врачебной специализации — трансплант-координатор Игорь Писаренко уверен: через год окажется, что закон не работает и его опять нужно менять, что деньги распилены и главное — найти виновных, из-за которых не так сложилось, как мечталось. Но уже сегодня понятно, что проблема в отсутствии квалифицированных кадров, значительная часть которых уехала из муляжа Европы в Европу по причине нищенской зарплаты дома и недоверия к реформе Супрун.

Кратко напомним, кстати, основные новации последней. Благодаря ей украинцы узнали, что им разрешено сидеть на холодных камнях, любить сквозняки и мочить манту. Что им велено мыть руки перед едой, в которой, к слову, должны преобладать морепродукты. Что они должны выбросить порождение совка зеленку и перекись водорода. При Супрун продолжилась и углубилась начатая предшественниками практика радикального урезания онкологических и других специальных медицинских программ. При ней прекратилась закупка обезболивающих препаратов, вакцин и сывороток, вследствие чего на Украину вернулись смерти от ботулизма и бешенства. Именно при Супрун Кабмин принял закон, по которому на украинцах можно испытывать медицинские препараты, — даже без их ведома и информированного согласия. Именно Супрун постановила отменить ежегодную флюорографию, заменив ее анкетированием, — в стране, где который год не утихает эпидемия туберкулеза.

Впрочем, преобразования в исполнении Супрун, по версии критиков, вполне логичны. Зачем бездумно тратить колоссальные кредитные средства МВФ на сохранение популяции, которая бессмысленно давит на бюджет?