Переменные российской победы

Трансформация СВО в освободительную кампанию происходит на фоне стратегической инициативы России. Украинское контрнаступление было не слишком удачным и выдохлось. Идет усиление нашей группировки. Если решать конфликт придется с помощью военной победы, Россия ее добьется.


Исторический момент, торжественное напряжение, тревожное предчувствие: Георгиевский зал Кремля 30 сентября вместил полную гамму чувств под стать сумбуру новостной ленты. Но главное непреложно: Донецкая Народная Республика, Луганская Народная Республика, Запорожская и Херсонская области с этого момента — неотъемлемая часть России и нуждаются в нашей защите.


«Мы призываем киевский режим немедленно прекратить огонь, все боевые действия, ту войну, которую он развязал еще в 2014 году, и вернуться за стол переговоров. Мы к этому готовы, об этом не раз было сказано. Но выбор народа в Донецке, Луганске, Запорожье и Херсоне обсуждать не будем, он сделан, Россия его не предаст. И сегодняшние киевские власти должны относиться к этому свободному волеизъявлению людей с уважением, и никак иначе. Только таким может быть путь к миру. Мы будем защищать нашу землю всеми имеющимися у нас силами и средствами и сделаем все, чтобы обеспечить безопасную жизнь наших людей. В этом великая освободительная миссия нашего народа», — заявил Владимир Путин.

России становится больше на 109 тыс. квадратных километров. Россиян — на 5‒8 млн человек (ждем домой беженцев). Часть наших людей и территории еще предстоит освобождать — и это будет сделано, обещают в Кремле. Выбор тех, кто смог проголосовать, трудно подвергнуть сомнению: 98‒99% процентов в ЛДНР, 87% в Херсоне и 93% в Запорожье за дальнейший путь в составе России. Волновались за явку, но и она оказалась на уровне: за 90% в ЛДНР, около 80% в Херсоне и Запорожье. Люди не испугались и пришли голосовать, хотя Украина грозила уголовным преследованием, обстрелами и терактами. Но сами референдумы прошли так быстро, что организовать масштабную диверсию Киеву, к счастью, не удалось.

Место Украины в истории

В сентябре 2022-го будто бы логично завершилась долгая история «русской весны» 2014-го. Еще тогда многие считали, что Россия должна была отреагировать на референдум в Донецке и Луганске и принять в состав страны новые республики. Если в Крыму исправляли чудовищное волюнтаристское решение советского руководства, а русское население полуострова десятилетиями мечтало вернуться на родину, то Донбасс заслужил аналогичного сценария стойкостью и жертвенностью ополчения, отстоявшего территорию в гражданской войне с пещерным украинским национализмом.

Но Москва дала Украине шанс встать на путь исправления и начать процесс национального примирения. Возможно, это было наивно, возможно, была ошибочная надежда на сохранение в своей орбите двуязычного и многонационального соседа или просто не было экономических и военных сил ввязываться в фундаментальный конфликт с Западом. В любом случае Минские соглашения, завизированные украинским и европейским руководством, являлись прагматичной и вполне реализуемой дорожной картой, которые не спасли ситуацию исключительно из-за безответственной и недальновидной политики западных элит и киевских националистов.

При этом сам военный конфликт лишь условно можно было считать замороженным: украинские войска обстреливали мирные города Донбасса, постоянно «поджимали» серую зону, фронт постоянно прогревался. Но ни западные, ни российские гуманисты предпочитали не замечать украинской трагедии, широко раскрыв глаза лишь в феврале 2022-го.

Возможно ли было избежать военного конфликта и дать еще один шанс дипломатии? Одно из принципиальных расхождений в анализе событий заключается в выборе временной шкалы противостояния и определения его участников. Многие россияне обнаружили горячую точку на западных рубежах страны лишь в 2014 году и, поведя отчет событий от киевского Майдана и «крымской весны», фиксируют исключительно российско-украинское противостояние с ситуативным включением американо-европейской коалиции в разборки славянских народов. Вследствие чего аргументы о долгой конфронтации с Западом, важности подлетного времени и крепости ядерного щита, перспективах военных баз НАТО в Крыму, Одессе и Очакове и прочих вопросах системы европейской безопасности с учетом интересов России воспринимаются как следствие гражданской войны восьмилетней давности.

Однако 30 сентября в Георгиевском зале Кремля писалась и другая, более долгая и фундаментальная история противостояния России с Западом, которая лишь на время прерывалась в результате поражения по итогам холодной войны. Нынешний ее этап начался не в 2014-м, а в далеком 1994 году, когда на январском саммите НАТО была утверждена программа «Партнерство ради мира», открывшая дверь в ряды Североатлантического альянса бывшим республикам СССР и государствам-членам Организации Варшавского договора.

Последующие десять лет обманутая Россия еще сохраняла иллюзии, что возвращение к временам блокового противостояния невозможно. Даже подписала Основополагающий акт Россия — НАТО, который фактически легитимировал дальнейшее расширение Альянса, а кулуарно даже провоцировал слухи о возможной коалиции когда-то принципиальных соперников. Но, конечно, апологеты холодной войны и не задумывались о равноправном партнерстве. Это стало понятно в 2000-е, едва Россия прекратила путь саморазрушения.

Украину потянули в НАТО уже в 2008-м, а через шесть лет в стране произошел переворот при поддержке, а то и при непосредственном участии американских политиков. К власти пришли антироссийские, националистические силы — их растили годами для одной задачи: вырвать Украину из славянской колыбели, но не для альтернативного европейского пути, а для формирования антироссийского военного плацдарма. Часть этого плацдарма в 2022 году удалось зачистить и обезопасить.

Этот небольшой экскурс в историю куда лучше объясняет причины референдумов, чем сугубо внутриукраинские противоречия. Показательно, что в своем торжественном обращении по поводу принятия в состав страны четырех новых территорий российский президент практически не уделил внимания Украине — как, впрочем, и Евросоюзу, обозначая их полную зависимость от американских интересов в рамках разрушающейся однополярной системы. Это была крайне жесткая речь и очень прямой разговор с западными элитами. А также широкая геополитическая картина, в которой судьба Украины написана в мрачных тонах.

«Запад все это время искал и продолжает искать новый шанс ударить по нам, ослабить и развалить Россию, о чем всегда мечтали, раздробить наше государство, стравить между собой народы, обречь их на нищету и вымирание. Им просто не дает покоя, что в мире есть такая великая, огромная страна с ее территорией, природными богатствами, ресурсами, с народом, который не умеет и никогда не будет жить по чужой указке. Запад готов переступить через все для сохранения той неоколониальной системы, которая позволяет ему паразитировать, по сути, грабить мир за счет власти доллара и технологического диктата, собирать с человечества настоящую дань, извлекать основной источник незаработанного благополучия, ренту гегемона. Сохранение этой ренты — их ключевой, подлинный и абсолютно корыстный мотив. Вот почему их интересам отвечает тотальная десуверенизация. Отсюда их агрессия к независимым государствам, к традиционным ценностям и к самобытным культурам, попытки подорвать неподконтрольные им интернациональные и интеграционные процессы, новые мировые валюты и центры технологического развития. Им критически важно, чтобы все страны сдали свой суверенитет в пользу Соединенных Штатов», — заявил Владимир Путин.

Убрать пораженческие настроения

Стремительная интеграция в Россию территорий, бывших когда-то областями Украины, без наркоза телепортирует нас в новую реальность, когда победа в локальном конфликте является залогом национального выживания и перспектив развития нашей страны и в то же время ставит не менее однозначный выбор перед нашим противником.

Отказавшись урегулировать проблему на ранних стадиях противостояния, западная коалиция спряталась за спины украинских солдат, полагая, что сможет безнаказанно оставаться даже не «третьей стороной», а всего лишь спонсором бесконечной эскалации. Однако в военные действия пришлось втянуться по полной: Украину подвесили на крючок военных и бюджетных дотаций, а масса помпезных заявлений не позволяют Западу просто бросить страну по афганскому сценарию. Новые красные линии, проведенные референдумами, вынуждают США и ЕС принимать решения: тяжелые переговоры или основательное участие в военном конфликте, который перестает быть гибридным.

Ловкая попытка Владимира Зеленского сбить информационную волну от торжества в Москве с помощью подписания некой заявки на вступление Украины в НАТО в ускоренном режиме обернулась фарсом для киевского режима: в своем «экстренном» выступлении генсек организации Йенс Столтенберг просто проигнорировал инициативу, а в ответ на вопрос журналиста добавил: мол, «двери Альянса всегда открыты». То есть рассказал ту же сказку, которой Украину годами обманывали, провоцируя на разрыв связей с Россией. За Украину натовцы умирать не планируют — пока так.

Неспециалистам все эти нелинейные геополитические конструкции интересны ровно в двух траекториях: сколько еще дипломатических остановок остается на пути до ядерного полустанка и сколько волн мобилизации потребуется для конвенционального противостояния, если стороны решат все же помериться силами на поле боя. Оценки в России в сентябре преисполнены тревоги и пессимизма, что неудивительно на фоне веера повесток и пугающих новостей с фронтов. Доминирующей точкой зрения стало представление о том, что российская армия неудачно провела первый этап Специальной военной операции (СВО), и именно поэтому Москва вынуждена пугать противника повышением ставок, чтобы вернуть его за стол переговоров.

В условиях слабой информационной кампании и привычного нежелания руководства делиться планами (но как иначе на войне?) многие фактически смирились с тем, что победить на Украине Россия уже не сможет. Хотя никаких глобальных оснований для таких далекоидущих выводов нет. Конечно, очевидны неудачи в Харьковской области, нервная мобилизация, перегибы и ошибки на местах. Однако масштаб и временная перспектива военных действий таковы, что перечисленные недочеты ситуативны с точки зрения большой кампании.

Если мы потрудимся посчитать профит в сухом остатке (а именно такую черту подводят референдумы), то обнаружим следующее. За семь месяцев СВО Россия весьма скромными силами взяла под свой контроль и окончательно перевела на свой баланс пятую часть территории противника. В копилке Украины и НАТО крайне неудачная херсонская операция и успешная харьковская, проведенная на небольшом (в сравнении с общим размером фронта) пятачке превосходящими силами против небольшого гарнизона. Остальная же часть Харьковской области была просто оставлена войсками скорее по политическим, а не военным соображениям.

Проблемы Украины никуда не делись: в среднем низкое качество армии, старое и разношерстное вооружение, вычерпанное из западных арсеналов, дефицит боеприпасов, отсутствие комплексной системы ПВО, незащищенные города, уязвимые объекты инфраструктуры, разрушенная промышленность, дырявая экономика, узкий выход к морю, полная зависимость от западных политиков и стратегов.

Проблемы Запада же только усугубляются. Стремительно разрушается европейская экономика, штормит на рынках капиталов и энергоресурсов, расширяется кризис доверия в мировой системе. На носу зима, и каким предстанет Запад в 2023 году, предсказать сложно. Если кто-то решил, что к нынешней осени мы увидели какую-то новую глобальную конфигурацию сил, то это явно преждевременная оценка. Владимир Путин в моменте ответил: «Идет непростой процесс формирования более справедливого мироустройства», а ранее предупредил: «Мы еще даже не начинали». Вероятно, еще не случились те события, которые послужат триггером для более внушительной демонстрации потенциала российской армии. А вот фальстарт может дорого обойтись в большой игре.

Если посчитать, что военная победа России на Украине вполне достижима, на многие геополитические перспективы — заморозки, перемирия, мирного договора или эскалации — придется посмотреть иначе. Невнятная, практически бессодержательная реакция западных оппонентов на референдумы вовсе не признак сильной позиции, скорее слабой. При этом в прямом конфликте между Россией, Евросоюзом и США ни одна из сторон не заинтересована, но Россия уже фиксирует его наступление, тогда как у Запада все еще есть шанс отскочить.

Отсюда, к слову, и частые апелляции наших оппонентов к перспективе ядерного конфликта, которую нужно избегать любым способом. Выставляя Россию стороной, уже заведомо проигравшей в войне, многие эксперты, в том числе у нас, расценивают потенциал ядерного удара как ответ «загнанной в угол» Москвы на недопустимое военное поражение на Украине.

Но если убрать пораженческие настроения и представить, что победить можно на поле боя и без всякого использования тактических ядерных боеголовок, получится, что ядерная риторика скорее на руку Западу, который способен как эскалировать, так и купировать ситуацию под предлогом спасения человечества от самого страшного сценария. Напомним, почти двадцать лет назад в поисках оружия массового уничтожения из пробирки Колина Пауэлла, американцы уничтожили Ирак Саддама Хусейна и не подумали извиниться за глобальный обман. Так что манипулировать мировым сообществом с помощью ядерной угрозы Западу не в новинку.

Так можно ли победить?

Вероятно, никому из военных специалистов и в голову не придет провести аналогии между вторжением американских войск в Ирак в 2003 году и стартом СВО в феврале 2022 года. Действительно, очень разные ландшафты и региональная специфика, поколения вооружений, состояния армий и техники. Но для нашей логики будет понятно некоторое допущение.

Так вот, с точки зрения количественных показателей мы найдем массу интересных совпадений. Территория (450‒500 тыс. квадратных километров, если считать Украину без Крыма и Донбасса), население (25‒30 млн человек, для Ирака — на 2003 год), размер обороняющейся армии (300‒400 тыс. человек без мобилизованных).

А вот для наступления американцы с союзниками собрали группировку в 100 тыс. штыков только на передней линии. К завершению операции она разрослась до 500 тыс. человек. Активно использовались ракетные удары, силы ВМФ и ВВС, специальные операции.

Первый этап иракской кампании длился с 19 марта по 1 мая, всего 43 дня, из них на активные боевые действия пришлось примерно 25 дней.

У первой стадии российской СВО на Украине удивительно похожий тайминг. Уже 29 марта, то есть через 33 дня после начала операции, российская и украинская делегации встретились во дворце Долмабахче в Стамбуле и сразу объявили о значительном прогрессе в переговорах. Конечно, ВСУ не были разбиты и не бежали панически, как иракские войска, Киев не был захвачен, как Багдад, а критическая инфраструктура Украины даже близко не напоминала ошметки иракской.

Тем не менее киевские власти фактически согласились на условия России, заочно признав военное поражение. И только настоятельные уговоры британских и американских союзников вынудили Владимира Зеленского отказаться от мира. Не обманули: без западной помощи украинская армия не смогла бы дальше оказывать сопротивление.

Однако нам интереснее сравнить те силы, которыми Россия, по сути, добилась своих целей на Украине примерно за тот же срок, что и американцы в Ираке. Мы можем оперировать лишь открытыми данными, однако чаще всего эксперты называют цифру в 150‒200 тыс. человек, включая военных и мобилизованных ЛДНР на всю глубину фронта. Как правило, это означает, что в передней линии с учетом ротаций действует примерно в три раза меньший контингент. То есть 50‒70 тыс. человек, размазанных по трем фронтам: херсонскому, киевскому и харьковскому.

Навряд ли до операции кто-то мог предложить, что такими скромными силами вообще можно добиваться результата. Причем на том же южном направлении, впоследствии и на запорожском, в первые два месяца можно было взять под контроль куда большую территорию, и только нехватка даже легких передовых частей не позволила продвинуть фронт вперед. Когда говорят, что украинская армия устояла и не развалилась, забывают упомянуть, что это произошло лишь на ряде участков, тогда как широкие направления были просто брошены без сопротивления.

Такие скромные силы русской армии на старте СВО объясняются просто: никто не планировал захватывать украинскую территорию, рассчитывая принудить Киев к мирным переговорам, главным пунктом которых была демилитаризация и гарантия внеблокового статуса. Как минимум иракский опыт мог бы напомнить, что подобные кампании могут грозить многолетней партизанской войной. И несмотря на некоторые иллюзии о настроениях в украинском обществе, такой сценарий, уверен, даже не рассматривался. Не было в планах и превращения территории Украины в Сомали с разбитой инфраструктурой и нищим, озлобленным населениям. Отсюда крайне щадящая «ракетная» кампания с ударами по инфраструктуре и городам.

Первые полтора месяца в Херсонской и Запорожской областях висели украинские флаги, а на постах оставались киевские чиновники. И только упрямство Киева вынудило Россию переходить к основательной борьбе. Здесь и начала сказываться нехватка военных для контроля над огромными территориями.

Оставшимися силами еще удалось провести удачный штурм Мариуполя — но это была последняя масштабная операция, в которой участвовали до 40 тыс. солдат с обеих сторон. Остальные наступательные действия в Северодонецке и Лисичанске, Попасной и Изюме проводились незначительными силами локальных фронтов. Уже к августу стало заметно, что российская группировка выдыхается и начинает готовить оборонительные позиции к украинскому контрнаступлению.

После весенних неудач ВСУ избрало прагматичную тактику: оборона затыкалась мобилизованными, плохо подготовленными солдатами. Продвижение союзных войск тормозили количеством, невзирая на потери. Опытные части в это время проходили переподготовку и боевое слаживание в тылу или на западных полигонах, их обучали использовать западное вооружение и взаимодействовать с иностранными наемниками и ЧВК.

В августе ВСУ перешли в наступление под Херсоном, но были встречены крепкой линией обороны, понесли большие потери в людях и технике и в итоге откатились на исходные. Затем прощупывали фронт в иных местах, наткнувшись наконец на крайне малочисленный изюмский плацдарм. Сегодня мы продолжаем купировать прорыв группировки противника на данном направлении, а на остальных фронтах идет среднеинтенсивная позиционная война. Заметим, что в харьковской операции с обеих сторон, по оценочным данным, участвуют примерно 10‒15 тыс. человек. А одновременное контрнаступление на другом участке украинцы уже не потянули.

В целом же, как и в начале операции, мы имеем разреженный фронт с обеих сторон, отсутствие сплошной линии обороны и относительно малочисленные группировки для такой огромной территории. Украинцы за счет нескольких волн мобилизации удвоили состав армии до 700 тыс. человек, но уже потеряли ориентировочно 150‒200 тыс. солдат раненными и убитыми. Причем основной урон понесли в первую очередь опытные кадровые части. Качество же призванных гражданских остается невысоким.

Практически все специалисты отмечают, что поток оружия с Запада иссякает, арсеналы с советскими образцами выметены подчистую, боеприпасов не хватает, а переучивать украинцев на вооружения натовского образца долго, хлопотно и затруднительно с точки зрения ремонта и обеспечения. Поставки западного оружия приходится объявлять сейчас, но растягивать их выдачу на один-два года. По некоторым оценкам, дать новый технологический и кадровый импульс украинской армии у Запада получится не ранее весны следующего года.

Пропорции победы

Каковы наши перспективы с учетом мобилизации?

«На начало конфликта мы имели 140 батальонных тактических групп в составе СВ, ВДВ и морской пехоты с береговыми войсками флота. Из БТГр может одновременно находиться на фронте не более 2/3. Вот так мы и воевали, 55-60 тыс. человек на фронте свыше 1000 км длиной. Мы понесли тяжелые потери убитыми и ранеными. В войсках ощущался резкий дефицит стрелков, пулеметчиков, танкистов и в целом тех, кто воюет на переднем крае. Мы должны вернуться к выполнению боевых задач армиями, дивизиями, полками. Из 300 000 человек мобилизационного призыва большая часть пойдет в Сухопутные войска. Они пополнят войсковые части до штатов военного времени и организуют новые формирования», — пишет в своем телеграм-канале Виктор Мураховский, главный редактор журнала «Арсенал Отечества».

Заметим, что известный американский эксперт Риттер Скотт постоянно отмечает, что России в этом конфликте удается удерживать уникальное для военных операций соотношение потерь: 1 (с нашей стороны) к 10 (с украинской стороны).

Для энциклопедического сравнения с временами Великой Отечественной приведем в пример Донбасскую операцию в августе‒сентябре 1943 года, когда Красная армия выгоняла немцев за Днепр: на этом фронте против полумиллиона гитлеровцев действовала миллионная группировка советских войск. В эти же сроки в Черниговско-Полтавской операции с обеих сторон участвовали почти 2,5 млн солдат и офицеров, а для успешного наступления СССР требовалось не менее чем двухкратное преимущество в людях и примерный баланс в технике и вооружениях. Масштаб фронтов примерно понятен, и повторить его в нынешних реалиях ни одна из сторон не в состоянии.

«В ходе СВО еще были ситуации, когда бригада, в которой оставалось 300‒400 человек, занимала по фронту десять километров. В то время как обычная численность бригады, боевая, — это примерно 2500‒3000 человек. По нормативам дивизия около 10 тысяч человек в обороне может занимать полосу шириной до тридцати километров. Соответственно, полк (2,5 тысячи человек) где-то до десяти километров. Батальон (от 250 до 500 человек), соответственно, до трех километров.

При наступлении нормативы, конечно, другие: все концентрируется на участке прорыва. Считается, что соотношение три к одному — это минимальное соотношение, при котором можно эффективно наступать. Лучше вообще пять и даже десять к одному, но на этой войне такой плотности мы никогда не достигали. Мы как-то умудрялись наступать, не имея вообще превосходства, скорее уступая противнику. Сейчас это время закончилось. Два месяца назад мы гордились тем, что мы воюем против превосходящего нас по численности противника, но уступающего нам технически и по обученности. Но сегодня мы воюем против все так же превосходящего нас по численности противника, но который уже неплохо технически оснащен, хорошо обучен, хорошо мотивирован. Поэтому дальше воевать так, как мы воевали до этого, уже просто невозможно», — рассказывает военный эксперт Владислав Шурыгин.

Простой подсчет делает очевидной мысль, что при нынешнем количестве российского экспедиционного корпуса в зоне СВО даже переход к позиционной компании затруднен, поскольку плотно закрыть линию фронта в тысячу километров нет возможности. Приходится использовать тактику маневренной обороны и жонглировать резервами при поддержке воздуха и исключительной важности разведки. Однако в этом компоненте у противника аналогичная ситуация — и никакими мобилизационными волнами конструирование эшелонированной обороны не заменить.

В таких условиях залогом успешных наступательных операций российской армии может считаться накопление значительных сил на участках прорыва при сохраняющемся доминировании в технике и артиллерии. Важнейшее значение имеет стратегический талант военачальников, поскольку «лобовые» штурмы на укрепрайоны не могут принести успеха. В активном запасе — ракетные удары по критическим объектам инфраструктуры и логистике, что в совокупности ослабит мобилизационный потенциал Украины и способность маневрировать резервами.

По оценкам ряда специалистов, даже половина мобилизованных солдат способны сформировать дополнительно три‒пять армейских корпусов к имеющимся двум на линии фронта. Это практически удвоит нашу группировку на Украине и восстановит наступательный потенциал. Причем такую перспективу мы будем иметь уже к осенне-зимней кампании, тогда как украинцы после потерь последних месяцев будут вынуждены перейти к обороне и очередному накоплению резервов.

Владимир Путин повышает ставки с позиции силы: Украина получает еще одно «китайское» предупреждение, уже потеряв пятую часть территории. От Киева и его спонсоров все еще зависит, в каких границах сохранится государство. Ставки для Запада куда как выше — и он тоже предупрежден.