Общество потребления, прощай!

Потребительское общество, в которым мы недавно еще в полноте жили и отчасти живем, предполагает равнинное течение жизни. «Социальный спектакль» ­– как называл его еще в 60-х годах прошлого века бунтарь и умница Ги Дебор – диктует полное растворение личности, субъекта в зеркальной галерее значков статуса, символов успеха, имитированных потребностей и сформированных конъюнктурой желаний. За стеклами витрин, окнами офисов из стекла и бетона, в кабинах личных самолетов и на берегах частных островов скрываются главные призы, для достижения которых нужно всего лишь правильно двигать фишки на мировой доске. Никаких посторонних целей. Экономический кризис в этой динамической картинке – главное потрясение, но его опять же можно разыграть, если правильно двинуть фишки.


В центре всего этого процесса стоит так называемое показное, демонстративное потребление. Сам термин появился в работе «Теория праздного класса» Т. Веблена в конце позапрошлого века и переосмыслен в постмодернистском ключе в теории «общества симулякров» Ж. Бодрийяра. Если следовать за Бодрийяром, то в постмодернистском потребительском обществе «симулякром» – значком, выставляемым напоказ – становятся не только вещи, потребляемые в привычном для всех значении (еда, автомобили, жилье), но и социальные возможности: путешествия, престижное образование, а главное – личная и политическая свобода. К чему приводит понимание общественного блага как свободы выбора статусных форм потребления, мы отчетливо видим на эволюции современных феминизма, демократии и либерализма, формирующих тоталитарную утопию при помощи лингвистического программирования и пиара.


Однако разлюли-малина перетекающих друг в друга статусных фишек может существовать только до тех пор, пока насущные минимальные условия существования человека как бы обеспечены, находятся в покое и безопасности. Конечно, это только иллюзия, хотя бы потому, что человек смертен, однако суть демонстративного потребления, в том числе и потребления медицинских услуг, в том, чтобы он о своей смертности забыл. Но только до той поры, пока не надвигаются реальные, а не мнимые потрясения.

Эпидемия ковида, а за ней СВО, нанесли по этому театру мнимости жестокий, если не сокрушительный удар. Выяснилось, что ни фишки, ни симулякры, ни самолеты, ни острова окончательно защитить никого не способны. И на этом фоне они теряют – нет, не смысл, смысл здесь даже не ночевал, – а добрую часть своей привлекательности. Разумеется, события 2022 года – начало СВО, продолжающиеся боевые действия, выявляющиеся в связи с ними пороки и проблемы государственного и общественного развития – прежде всего резко притормозили механизм демонстративного потребления в России.

Но в том-то и дело, что они же оказали серьезнейшее влияние на общество спектакля на Западе. Казалось бы, почему именно сейчас? Ведь все эти якобы «равнинные» десятки лет, прошедшие с окончания Второй мировой, Запад почти беспрерывно вел постколониальные войны. Корея, Вьетнам, Ирак, Ливия, Афганистан, Сербия. Но чем бы они ни заканчивались, это всё были операции вмешательства, никак не угрожавшие покою европейских и североамериканских городов.

Ныне же ситуация иная. В конфликт вовлечена Россия, игравшая на протяжении последних двух веков ключевую роль в мировой политике. Держава, обладающая стратегическим ядерным оружием, окончательная военная победа над которой – при полном напряжении сил – попросту невозможна. И это вынуждены понимать даже самые отчаянные русофобы и «ястребы» по ту сторону линии фронта. Оттого-то они так и бесятся. Оттого-то и рассчитывать могут в конечном счете только на наши внутренние потрясения. И здесь лишь внешняя сторона айсберга. Украинский конфликт с каждым днем всё больше и больше обнажает внутренние противоречия самого Запада, воскрешает лежавшие десятилетиями под спудом старые европейские конфликты, которые – и это тоже почти все понимают – будут только обостряться. К тому же неожиданно выяснилось, что влияние России (и шире – России и Украины) на мировую хозяйственную систему гораздо глубже пресловутых процентов от мирового ВВП, так как именно Россия связана с производством необходимого (энергии и продовольствия), а не избыточного продукта.

Таким образом и на Западе «демонстративное потребление» оказывается замедленно. Всё больше и больше возникает секторов жизни, где становится просто не до него. Людям не хватает тепла, горячей воды, а часто приходится экономить уже и на пище. Так что не до жиру.

На бытовые трудности накладывается страх, ненависть, этнические предубеждения, о которых, казалось бы, в «цивилизованном» обществе не вспоминали очень давно. На этом фоне парад «модных фишек» и маркетинговых технологий не то, чтоб окончательно отступает. Он просто становится менее интересен. Возникли вещи, которые способны взволновать людей значительно сильнее, чем ставшая уже привычной «ярмарка тщеславия» на постмодернистский лад – бренды, самопозиционирование и тренинги.

Но в том-то и опасность «социального спектакля», что он легко способен переварить и самый бунт от него. Если нет сверхзадачи, крайнего напряжения, любые попытки отказа от «демонстративного потребления», какими бы мотивами они ни были пробуждены, легко становятся новым симулякром, своего рода демонстративным потреблением психологического комфорта и чувства нравственной правоты.

Автомобили «Мазератти» больше не в моде, в моде – осуждение «агрессора» и помощь его «жертвам». Это такая фишка.

В России – другая история. Само вступление в СВО произошло вопреки логике «потребления», наперекор его механизмам – и для всей страны, и, что очень существенно, для ее властной элиты. Борьба, которую мы ведем – жертва «за други своя» – о чем говорят и ее главный лозунг «своих не бросаем», и события вокруг 24 февраля, и постоянный страх части общества, решительно поддержавшей операцию, перед любой формой отступления.

Но и у закоренелых противников СВО, у так называемой пятой колонны, мы тоже наблюдаем пусть вынужденный, но отказ от внутрироссийского «демонстративного потребления». Приятно было смотреть, как они панически бежали за рубеж. Порой, как у так называемых звезд типа Пугачёвой и Галкина, это принимало совсем комические формы. Тем более забавно, как они попадаются на крючок нового симулякра, и с тем же упоением, с которым потребляли замки и ночные клубы на Рублёвке, начинают потреблять ощущение своей политической невинности в Тбилиси, Тель-Авиве или в Майами.

Комедия положений ищет своего сценографа.

Для нас же, оставшихся со своей страной, отказ от демонстративного потребления становится последним императивом. Мы находимся в экзистенциальной ситуации, где никакие фишки и симулякры не способны ни поддержать, ни защитить. Мы возвращаемся из «общества спектакля» в трагический мир, каким он был явлен при начале творения, где каждый выбор оплачен почвой и судьбой. Другого выхода нет. Простая замена старого симулякра на новый неминуемо приведет к поражению и «полной гибели всерьез».

Если мы хотим жить и иметь будущее в России, нужно уметь сказать: потребительское общество, прощай!