Путин сделал то, чего не могли сделать российские гуманитарии

И снова цивилизация. Теперь уже с трибуны Валдайского форума. Этот сюжет, который последнее десятилетие упрямо и настойчиво возникает буквально в каждой речи Владимира Путина, появился в отечественном политическом сознании не сразу.


Тема «особого» пути России во времена нашего наивного глобализма была загнана в подпол вместе с русской философией, Данилевским, Достоевским и всем великим русским христианством. «Гробовщик истории» Френсис Фукуяма тогда провозглашал, что по мере развития технологий все национальные различия между странами сотрутся – и мы станем «похожими друг на друга». Тут, правда, Фукуяма немного лукавил. Страны должны были стать похожими не друг на друга, а на среднестатистическую колонию США – бедную и технологически зависимую страну, которая за нефть и золото получает «Макдоналдс» и прочие чудеса цивилизации. Помните? Сейчас в это уже трудно поверить, но ведь мы тоже были в числе тех самых бедных и похожих.


В 2002 году Россия еще «не претендует на какой-то особый путь, но она претендует на то место в мире и на такое отношение к себе, которое соответствует и нашей богатой истории, и творческому потенциалу нашего народа, и огромным размерам нашей великой страны».

От требования уважения к России до декларации ее особой исторической судьбы прошло больше десяти непростых лет. Только после кризиса 2008 года, из которого Россия вышла достойнее и быстрее многих, после санкций, обрушившихся на страну в 2014 году, после ослепительного понимания того, что «партнеры» по глобализму дружить с нами не хотят, а вот душить – да, после глубокой перестройки экономики – только после этого сюжет о русской цивилизации начал оформляться в чеканные формулы. «Мы поняли, что вся красота и вся сила – в нашей самобытности и единстве», – так говорил Путин во время инаугурации в 2018 году.

«Россия – это не просто страна, это действительно отдельная цивилизация: это многонациональная страна с большим количеством традиций, культур, вероисповеданий», – это уже из интервью президента 2020 года.

Отечественному медийному сообществу, много десятилетий потешавшемуся над «особым» путем России, цивилизационный сюжет дается нелегко. Куда проще было вслед за Западом объявлять Россию империей и клеймить тоталитаризмом. Впрочем, цивилизационный сюжет оказался труден не только для журналистов, но и для историков. Сам термин «цивилизация», появившись в европейском обиходе только в XVIII веке, долгое время осмыслялся как антоним варварства. Вот французы – это цивилизованный народ, а какие-нибудь бедуины – варвары. Только к середине XIX века понятие «цивилизация» обретает знакомые черты: совокупность характеристик группы людей или эпохи. Но даже в первой половине XX века многие ученые в Европе еще противопоставляли «культуру» как духовный опыт и «цивилизацию» как чисто технические достижения.

Трудность в распространении термина объяснялась просто. Если признать существование разных «цивилизаций», придется отказаться от такого приятного и лестного убеждения, что Запад есть единственная настоящая «цивилизация», которая несет свет и процветание прочим «варварам». Европе, как журналистам с «Эха Москвы», трудно было расстаться с этим почти религиозным кредо.

Однако реальность брала свое. К середине прошлого века стало окончательно понятно, что, даже заимствуя у Запада его технологии, цивилизации мира сохраняют свое лицо и категорически отказываются перенимать что-то еще. В знаменитой книге «Грамматика цивилизаций» Фернан Бродель пишет, что цивилизации существуют на базе «устойчивых структур», то есть «религиозных чувств, например, консервативности сельской жизни, отношению к смерти, к работе, к удовольствиям, к семье…». Эти самые структуры включают и географию, и общественное устройство, и экономику, и бытовые традиции, и нравы, и вообще всю историю цивилизации, корнями уходя в глубокую древность. Цивилизационные «структуры», по Броделю, имеют два важнейших свойства. Во-первых, они почти не осознаются большинством, потому что считаются бесспорными ценностями и чем-то самим собой разумеющимся. Во-вторых, они никогда не заимствуются у других цивилизаций и не экспортируются вовне. «Цивилизация чаще всего отторгает любое культурное благо, которое угрожает одной из ее структур, – пишет Бродель. – Этот отказ заимствовать, эта скрытая враждебность относительно редки, но они всегда ведут нас в самое сердце цивилизации». Не правда ли, французский историк, писавший эти слова в 70-е годы прошлого века, мыслит примерно так же, как мыслят современные русские.

Об этой ускользающей, но явленной в традиции и исторической реальности русской цивилизации писал в середине XIX века Николай Данилевский. Писал тогда, когда Европа еще употребляла слово «цивилизация» в единственном числе и приписывала оную исключительно себе. Данилевский счастливо избежал терминологической путаницы, заменив «цивилизацию» на «культурно-исторический тип», и впервые объявил Россию не частью западного или восточного мира, а уникальным явлением. Ее историческая миссия, по Данилевскому, состоит в создании особой политической системы и противостоянии европейской жажде мирового владычества. И все это за 100 лет до Броделя и за 150 – до «Валдая-2023».

Беда каждой цивилизации в том, что она почти не ощущается ее простодушными носителями. Например, Самюэлю Хантингтону, написавшему политический бестселлер «Столкновение цивилизаций», из его заокеанского далека было прекрасно видно, что Россия – это цивилизация, уже в 90-е годы прошлого века. Мы в тот момент искренне потешались над идеей русской уникальности и лелеяли мечту влиться в западный мир на правах преданных учеников. Собственная цивилизация для нас была совершенно невидима.

Когда же попытка перестроить страну в полном согласии с советами «чикагских мальчиков» привела к убийству половины экономики, развалу армии и деградации общества, русские интеллектуалы задумались – может, это не то, что нужно России? Ну, конечно, лучше поздно, чем никогда. Тут-то и выяснилось, что кроме реформаторов Егора Гайдара, трудолюбиво воспроизводящих в России западные практики, в стране действует некая таинственная сила, этому мешающая. И эта сила вовсе не коммунисты. Почему-то сама территория России, ее народ, ее таинственный гений места решительно отторгал западные заимствования. Их беспощадно прививали, а страна отторгала. И можно было сколько угодно расстреливать Белый дом, но страна упрямо повторяла – нет! И хоть ты тресни!

Невидимый некто, покрывающий Россию, некто, которого Россия в глаза не видела, не знала и даже отрицала само его существование (о Данилевском и Льве Гумилеве в русских гуманитарных кругах было принято говорить только свысока), вдруг уперся и сказал: всё, дальше я не отступлю. Умру, но не отступлю.

Владимир Путин сделал то, чего не могли сделать российские гуманитарии. Он произнес это почти запретное слово, назвав таинственного некто по имени – цивилизация, русский мир. И вот тогда всё наконец встало на свои места. Уравнение наконец сошлось. Только в этом – цивилизационном – контексте становится понятно, почему Запад упорно столетиями видел в нас врага, почему Россия так же упорно сопротивлялась имплементации западных ценностей. Мы просто разные. Какие? Возможно, одним из самых емких описаний особенностей русского мира является старая русская пословица – со своим уставом в чужой монастырь не ходят. На этой пословице держится русское многообразие. Было бы здорово, если бы эту пословицу выучили все, кто стремится остаться единственной мировой цивилизацией.