Два вопроса

Существуют два вопроса, по которым имеется весьма стойкое заблуждение — что не позволяет понимать смысл происходящего на Юго-Востоке.


Первый — это ставшее классическим выражение про миллионы сонных шахтеров, не желающих защищать себя от карателей и убийц. Из чего делается вывод о бессмысленности помощи со стороны России.


На самом деле, на ситуацию нужно смотреть с совершенно иной точки зрения. С какой — поясню на примере Сирии, благо эта тема вполне изучена.

Начиная с середины 11 года США, Саудовская Аравия, Катар, Турция запустили свои программы, целью которых было создание мощной мобилизационной структуры, поставляющей людские ресурсы на сирийскую войну. Результаты не замедлили сказаться — уже в ноябре 11 года последовало нападение на Хомс группировкой в 2-2,5 тысячи боевиков. Далее рост численности боевиков позволял не только восполнять потери в живой силе, но и ударно наращивать численность боевых группировок. Уже к середине 12 года, к моменту начала операции в Дамаске и Алеппо, численность боевиков достигла 30-35 тысяч человек. В настоящий момент общая численность всех боевиков всех группировок, воюющих в регионе (включая и Ирак), достигла 110-120 тысяч человек, однако рост численности в последние полгода не наблюдается, что позволяет сделать вывод о снижении «производительности» системы подготовки, которая сейчас работает лишь на пополнение потерь.

Это была непростая и многоплановая работа. По ее итогам было создано несколько независимых, но связанных в единую «производственную» цепочку структур. Нужно понимать, что каждый спонсор войны создавал свои собственные структуры для решения своих задач, однако часть структур работала в «универсальном» режиме, поставляя свою продукцию всем, кто за неё заплатит.

Первый этап — вербовка и фильтрация. Этим в основном занимаются мечети и медресе, вначале по всему Ближнему Востоку, затем — и в странах Европы, Азии и Америки. Впоследствии была создана более диверсифицированная система, работающая не только через священнослужителей, а сугубо по принципу вербовочных контор — за деньги. По мере роста числа беженцев вербовочные структуры создавались в лагерях их размещения, после того, как территории Сирии переходили под контроль боевиков, на них также создавались пункты, которые работали уже не только на добровольческих, но и принудительно-мобилизационных принципах.

Задачей такой первичной структуры был отбор и проверка кандидатов. Понятно, что при валовом подходе качество проверки было так себе, однако на этом фильтре задерживались неблагонадежные, больные и откровенно непригодные к боевым действиям люди.

Вторая структура — лагеря подготовки. Смысл подготовки заключался не только в обучении, но в них происходило и формирование подразделений. Новобранцы проходили боевое слаживание, получали командиров из числа имеющих боевой опыт, из новичков отбирались выделившиеся в ходе подготовки на должности помощников и заместителей. С приходом все более сложного вооружения началась подготовка по специальностям. Подразделение превращалось в многофункциональную группу, способную вести разнообразные боевые действия в разных условиях.

Все вместе это позволило отправлять «на фронт» не просто массу плохообученных (а месяц-полтора подготовки и не могли дать иной результат), а все-таки относительно организованных бойцов, которые имели первичные навыки ведения боевых действий уже в составе подразделений. Поначалу потери этих подразделений были катастрофическими — до 90 процентов личного состава в первую же неделю боев. Однако терпеливые технологи из спецслужб и армии США, Саудовской Аравии, Турции, наладив бесперебойную поставку бойцов, добились того, что в катибах боевиков новобранцы составляли не более 40-50% от всего личного состава. «Старослужащие», имеющие опыт боев, существенно снизили потери среди новичков уже на месте. На сегодня уровень новобранцев в среднем составляет не более 20% от состава подразделений, что позволило существенно снизить вербовочную активность, финансирование этой деятельности и закрыть ряд лагерей подготовки.

Примерно к концу 12 года каждая серьезная группировка имела «свои» лагеря подготовки со своей вербовочно-мобилизационной линией, которые работали практически по заявкам. Возникла обратная связь, когда уже с момента вербовки по всей цепи шел заказ на конкретное количество конкретных специалистов по той или иной воинской специальности.

Фактически с нуля на огромной территории многих государств за год — с середины 11 по примерно начало лета 12 года — США, Турция, Саудовская Аравия, Катар, в какой-то степени Иордания при помощи Англии, Франции, Пакистана сумели создать мобилизационную структуру, которая смогла обеспечить ведение войны на территории Сирии. Минусом этой системы явилась совершенно объективная проблема — качество рекрутов. Подавляющее число их были просто обездоленными людьми, ни разу не державшими в руках оружие. Соответственно, качество выпускаемого «материала» было катастрофически низким, да, в общем-то, и остается таким же.

Нужно понимать, что нынешние 110-120 тысяч боевиков — не все бойцы, воюющие на передовой. Они приобрели все признаки настоящей армии — примерно две трети, если не больше, этого количества служат в тыловом обеспечении, несут гарнизонную службу, ротируются. То есть, непосредственно занимаются боевой работой не более 30-40 тысяч человек на всей территории Сирии и Ирака. Такое соотношение позволяет вести войну в значительной степени автономно, и даже прекращение (или сокращение) финансирования со стороны спонсоров уже не столь критично для продолжения войны.

Это и есть политика ведения войн «нового измерения» без прямого участия организаторов войны. Однако сказанное совершенно не означает, что Запад не принимает участие в ней — его организационная роль продолжает и сейчас оставаться ключевой. Просто сейчас, отладив систему мобилизации и устойчивого функционирования военной машины, он перешел к качественно иному уровню помощи: боевики работают с разведданными спецслужб Запада, выполняют специальные задачи, из общей массы выделяются люди и подразделения, которые перебрасываются в другие регионы, в которых будет продолжаться война, для того, чтобы создать там условия для ее ведения. В частности, есть данные о постепенном просачивании таких групп на территорию бывшей советской Средней Азии.

Теперь, как мне кажется, можно в общем виде понять — почему на Донбассе шахтеры не встают и не идут с отбойными молотками на танки. Нет той организационной базы, на которой можно выстроить армию Новороссии. Отсутствуют структуры, задачей которых является мобилизация, подготовка, вооружение, тыловое обеспечение, боевое слаживание, создание родов войск и так далее. Всем этим нужно заниматься, для этого нужны специалисты и деньги. Нужно оружие, нужны политработники, нужны тыловые структуры, нужна нормальная и предсказуемая финансовая система, позволяющая маневрировать.

В связи с этим возникает ответ на другой вопрос, который тоже активно поднимается — о вводе российских войск. Сам по себе ввод войск — крайняя мера, которая может и должна применяться в ситуации полного коллапса и невозможности использовать другие, непрямые, методы воздействия на обстановку.

То, что Россия никак не ведет работу по непрямому влиянию на ситуацию, ведет к такому коллапсу. Можно предположить, почему так происходит — в Москве нет понимания, а точнее, согласия внутри олигархическо-компрадорской верхушки российской власти по поводу наших целей, которые мы преследуем на Украине. Отсюда полное отсутствие политики, за которым следует безвольное течение за обстоятельствами. Авось выплывем.

Субъект политики отличается от объекта тем, что способен проектировать кризисы, разрешение которых он ведет в свою пользу. Объект политики — тот, кто участвует в чужих кризисах, не умея или не имея возможности проектировать свои.

Украинский кризис — демонстрация возможностей нашей власти. Целью кризиса, который спроектирован США, является создание условий для выдавливания России с европейского рынка. Газовый рынок, который не является глобальным, наименее защищен от передела политическими методами. Однако не нужно обольщаться — вытеснив Россию с газового рынка Европы (а точнее, вынудив ее подчиниться требованиям Третьего энергопакета), ее очень быстро подвинут и на других сегментах европейского рынка. Для нашей экспортоориентированной экономики это станет катастрофой и выльется в схлопывание целых отраслей, массовой безработицей и тяжелейшим социальным и экономическим кризисом. Мюнхенскую речь Путина и наше стремление к «многополярному миру» после этого можно будет смело сдавать в архив.

В общем-то, понимание этого в российском руководстве есть, и этим и можно объяснить ожесточенную схватку, которая сейчас развернулась между «башнями Кремля». На поверхности эта схватка очевидна шараханьями в украинском вопросе. Еще три месяца назад население Юго-Востока Украины было для нас «соотечественниками», однако теперь даже массовые убийства мирных жителей не вызывают никакой реакции из Кремля. Не потому, что кто-то «сдал» или «слил». Потому, что идет схватка, и не до таких мелочей. Вопрос решается просто — за счет какой из «башен» будет решен вопрос в случае поражения.

Это говорит о том, что наша правящая верхушка уже смирилась с поражением и готовит жертвенного барана на заклание из своей среды. Внутри нее нет не просто согласия, внутри нее нет готовности бороться за свои консолидированные интересы, главным признаком которых являются государственные и национальные интересы страны. Раз так — мы получаем прекрасное подтверждение тому, что наша власть не отождествляет себя со страной и народом. К сожалению для тех, кто профессионально любит власть, это опровергнуть крайне сложно. Все пафосные слова о национальном возрождении разбиваются о нежелание объединить свои корпоративные и групповые интересы с государственными. Лозунг нашей элиты остается на уровне блатного «Умри ты сегодня, а я — завтра». 90 годы никуда не делись — уголовники пришли во власть, но не перестали быть уголовниками. Отсюда и уголовная психология.

Я сознательно не касаюсь персоналий — проблема не в них. Каждый из наших столоначальников сам по себе в личном качестве может быть прекрасным человеком и патриотом Родины — но созданная система власти и управления не оставляет им выбора.

Но не все так безнадежно. Всегда есть надежда на то, что даже в такой элите возникнет группа, способная продавить решение, идущее в русле интересов страны, государства и народа. Украина сегодня — тот «оселок», на котором проверяется государственная позиция элиты или отдельных ее представителей. Ситуация, при которой мы проиграем, возможна. Но возможно и пресловутое «вставаниесколен». На этот раз — без ёрнического наполнения. Но это будет зависеть не от слов, сказанных в телевизор, а от дел. И результатов.

Кризис хорош тем, что результат появляется быстро. Больной или выздоравливает, или его выносят. Вот и посмотрим.