Смертельная угроза холодной войны

Статья обозревателя Зоуи Уильямс (Zoe Williams), опубликованная в британской газете The Guardian, - очень спорная и немного сумбурная. У статьи длинное название: «Холодная война была столкновением идеологий, сегодняшнее противостояние идейным не является. Оно похоже на ожесточенный спор в Твиттере, однако Горбачев напомнил о смертельной угрозе».


Вас не шокирует заявление Михаила Горбачева о том, что мир стоит на грани новой холодной войны? Вы можете припомнить, чтобы какие-то другие фигуры подобного калибра так квалифицировали известные всем события? Празднуя падение Берлинской стены, Горбачев выразил свое отношение к происходящему достаточно прямо, убеждая слушателей в том, что его взгляды разделяют многие. Он поддержал Путина, правда, не во всем, но в вопросах глобального значения - безусловно. А Путин? «Исключительность Соединенных Штатов, способы утверждения своего лидерства – какая в этом выгода? – спрашивает он. – Разве повсеместное вмешательство Америки во внутренние дела государств несет мир и стабильность, прогресс и вершины демократии? Может, нам стоит расслабиться и наслаждаться этим блеском? Нет!»


В самых общих терминах: вернулась холодная война. Непреклонные позиции сторон высказаны открыто. Некуда деться, не к кому обратиться, нет ни привала, ни дорожной карты. Есть только взаимная ненависть со стороны представителей культуры, территорий и финансовых структур. Ситуацию в Украине называют замороженной войной. Не столько из-за наступающей зимы, сколько из-за танков, выкрашенных в черный цвет, чтобы скрыть их происхождение. Если международное сообщество отводит от этого глаза, то как понять, в правильном ли направлении мы движемся? Признать факт холодной войны необходимо еще и потому, что «холодная» не значит «безопасная».

Горбачеву как никому другому очевидно: нынешний кризис отличается от прошлой холодной войны в одном существенном смысле - противостояние сегодня не основано на больших идеях. В прошлый раз мы имели дело со столкновением разных взглядов на мир, с конфликтом левого и правого, государства и личности, Маркса и Хайека, двух представлений о цивилизации, не имеющих ничего общего, кроме стремления к экспансии.

Победители объяснили: история распорядилась так, что капитализм выиграл. Такая версия событий вызывает не только возражения, но и осуждение Gorby, его неприятие мира таким, как он есть. Триумфализм мешает движению вперед, считает он.

Но если декларация победителя о победе была шагом неверным, то как вообще можно рассматривать столкновение коммунизма с капитализмом? Это становится похоже на несчастливый брак, который наконец-то распался: горько на душе, но независимость торжествует. А победивший капитализм просто дольше, чем коммунизм, умирает.

Без каких-либо принципов, вокруг которых можно было бы группироваться, сегодняшнее противостояние России и Запада носит характер спора в Твиттере, полного самооправданий спорщиков и лишенного логики. Вы можете соглашаться с Путиным в том, что американская внешняя политика является респектабельным империализмом, который несет странам незапланированные потери, ведь ими всегда сопровождаются действия колонизатора. Вы можете присоединиться к его заключению о том, что лучший способ заявить о себе как о противнике Запада – это делать все, что пожелаешь, там, куда можешь дотянуться, заслоняясь каменной стеной от любых вопросов.

Но вы можете согласиться и с тем, что царящая в России гомофобия является нарушением всех конвенций, возвращением к недобрым временам, и что современные государства не должны это терпеть.

Примечательной деталью западной риторики является тишина, которую хранит по этому поводу пусть не гражданское общество, но правительства и институты, притом, что сексуальные свободы стали пунктом международного права. Похоже, что западные правительства отказываются от подаваемого им буквально на блюде повода для морального осуждения России. Им не хватает решимости развязать против нее конфликт нравственного характера, в котором Запад победит.

Вы можете признавать правоту Путина, сравнившего Соединенные Штаты с нуворишем, неожиданно получившим богатое состояние, в данном случае – глобальное лидерство. Но в этом случае не забудьте, что вы собираетесь выслушать лекцию о нуворише именно от Путина, чья государственная система в современном мире может быть признана как клептократия в действии.

Прошлая холодная война была абсурдная, тупиковая, но ее противоборствующие стороны в качестве оружия использовали идеи и представления о мире. Сегодня они состязаются в алчности, нечестности, вульгарности, меньше всего заботясь об идеях и представлениях. К сожалению, позиция каждой из сторон выглядит не лишенной смысла. Дистанция между утверждением «есть только одна верная идея» и утверждением «все плохие» очень коротка.

При этом все риторические фигуры, сопровождающие нынешнее противостояние, узнаваемы. Вы можете внимать сегодняшнему Горбачеву и вспоминать оптимизм конца 1980-х, с которым его «демократизация» воспринималась как внезапная, но неизбежная победа добра над злом. Провозглашенное Горбачевым «новое политическое мышление» казалось в те годы галантной формой капитуляции перед Западом, хотя по факту процесс был более сложным, замешанным на амбициях и в конечном итоге извращенным российским олигархическим классом. Можно увидеть прямую параллель между 18 годами правления Брежнева и 16 годами правления Путина, точно также можно прочертить параллель между Никсоном и Обамой.

Что, на мой взгляд, сегодня представить невозможно, так это физическую угрозу, нависавшую над миром на всех этапах прошлой холодной войны: вспомните противостояние в Заливе Свиней, вспомните размещение стратегического оружия, способного унести миллионы жизней. Холодная война была бы немыслима, если б не несла в себе угрозу уничтожения всего мира. Эта угроза лежала в самой основе ее. Как сказал президент Джонсон во время кампании 1964 года: «Мы должны либо научиться любить друг друга, либо умереть».

Сможем ли мы сегодня вести такую холодную войну, которая не содержит угроз прямого насилия? Это кажется слабой и неоправданной надеждой. Тот факт, что реальную войну пока невозможно представить, означает лишь то, что, скорее всего, она не начнется прямо завтра.