Донбасс. Февраль. Победа!

«Серо-свинцовое низкое небо буквально нависло над головой. Колючий, пронизывающий до костей «донецкий» степняк больно тесал скулы и брови. Но никто из лежащих рядом ополченцев — артнаводчиков не спешил укрыться от мороза. Все напряжённо всматривались вдаль, где примерно в километре от нас по черной ленте дороги двигалась «укроповская» колонна.


Длинная серо-зелёная змея перевалила через пригорок, медленно втянулась в низину — и тотчас вдоль неё, разрывая на части, безмолвно всплеснулись грязные лоскуты земли и дыма, а через пару мгновений в лицо ударила подушка взрывной волны и сухой треск разрывов.


— Накрыли! — радостно выкрикнул ополченец с обмотанным для маскировки бинтом «веслом» СВД. — Ай, молодца, пушкари! Ай, молодца!

— Ещё десять и перенос влево на сто! — деловито бубнил в рацию корректировщик, по виду — чистый «ботан»: толстенные очки, тонкая цыплячья шея, выглядывавшая из замызганного до неузнаваемости воротника армейского ватника, юное мальчишеское лицо. Если бы не артиллерийская буссоль, растопырившая свои рога перед его лицом, признать в нём дирижёра этого жуткого действа невозможно…

А на дороге творился ад! Колонну снова и снова накрывали всплески разрывов. Тут и там жирными чёрными султанами разгорались грузовики, огненным шаром вспучился танк и к небу взлетел слоновий — с хоботом орудия — череп башни, описал какую-то дикую траекторию и тяжело рухнул в придорожный кювет.

На дороге поднялась настоящая стена из огня и дыма, от которой в разные стороны стала расползаться техника. Какой-то автобус нелепо сполз в кювет и там завалился набок. Тяжёлый «Урал» рывком перемахнул кювет, выехал на поле, пытаясь объехать пробку на дороге, почти объехал её, но буквально влетел в серое лохмотье разрыва и полыхнул, выбросив к небу высокий столб огня.

Неизвестно откуда оказавшаяся в колонне белая легковушка резко дала задний ход, но через десяток метров налетела на раскорячившуюся посреди дороги, чадящую «метлу» — МТЛБ и свалилась в кювет.

Запертые на дороге грузовики и БМП были обречены. Хвост колонны тоже превратился в стену огня и дыма, прорваться сквозь которую не было никакой возможности. И от дороги в разные стороны бросились крохотные точки людей. Всё было кончено!

Повезло только нескольким первым машинам. От низины вверх по дороге на максимальной скорости уходили, скрываясь один за другим в лесополосе, два бэтээра и штук пять грузовиков. Всё, что уцелело от украинской колонны, прорывавшейся из Дебальцево.

Двадцать один день на земле Донбасса шла какая-то реликтовая по беспощадности и ожесточению война. Казалось, мир провалился на семьдесят лет назад, и вокруг снова полыхает Великая Отечественная, с её танковыми сражениями, штурмами городов, горящими сёлами и бесконечным людским горем.

Это была уже совсем не война, которая опалила Донбасс в мае–августе.

Это был уже совсем не тот противник, который противостоял ополченцам под Иловайском и Шахтёрском — растерянный, не понимающий, что произошло, деморализованный. Теперь перед Донбассом стоял злой, азартный, упёртый, накачанный пропагандой и уверенностью в собственных силах, жаждущий реванша и верящий, что сможет победить, враг.

Украинское руководство сделало всё, чтобы стереть из памяти своих солдат позор Иловайска. Поражение объявили следствием прямого вмешательства России, скрупулёзно подсчитав, сколько полков и дивизий якобы бросила Россия на «украинских хэроев», а заодно придумала, сколько тысяч «русских оккупантов» нашли свою смерть в этих боях. Пять месяцев украинское командование готовило армию к реваншу.

После сокрушительного иловайского разгрома и военного кризиса сентября 2014 года командование делало всё, чтобы восстановить боеспособность разгромленных войск, формировало новые части и крайне нуждалось в реванше, чтобы восстановить веру войск в свои силы и способность побеждать противника, а также доверие общества к своей армии. Можно утверждать, что в конце января 2015 года ВСУ находились на пике своих боевых возможностей в существующих условиях.

Общая численность войск ВСУ, гвардии, добровольческих батальонов, а также милиции и СБУ достигла в районе АТО сорока тысяч человек, при поддержке почти трёхсот танков, двухсот артиллерийских систем и РСЗО. Большая часть войск прошла первичную подготовку в учебных центрах ВС Украины, многие части, особенно — аэромобильные и части «спецназа», имели боевой опыт и были закалены в боях мая–сентября.

В резерве командования находилось до десяти батальонных тактических групп, часть которых прошла переучивание на Яворовском полигоне по стандартам НАТО под руководством американских и польских инструкторов и носила статус «ударных». Командование ВСУ через свою агентуру, а также спутниковые данные, предоставленные по линии контактов с НАТО, располагало исчерпывающими данными о составе и расположении частей ополчения.

И с началом боевых действий украинское командование сделало всё, чтобы победить. Были отменены все ограничения на использование вооружения и отменены все нормы военной морали.

По городам и сёлам Донбасса открыла огонь вся имевшаяся в распоряжении украинских вояк артиллерия, пытаясь мощью и беспощадностью ударов сломить упорство жителей Донбасса. Миллионный Донецк каждый день обстреливали десятки орудий, методично превращая в руины один из крупнейших и прекраснейших городов Украины.

Эти обстрелы — верх цинизма, жестокости и бесчеловечности. Не имеющие никакого военного смысла, они преследовали лишь одну цель — деморализовать непокорное население Донбасса, парализовать его волю.

Украина на этой войне вела себя как самое дикое варварское племя, которое убивало людей, только за то, что они — «чужие», уничтожив многие сотни ни в чём не повинных мирных жителей.

Украинское руководство на всех углах кричит: «Мы — эуропейцы!»! Мир уже видел таких «эуропейцев» семьдесят лет назад. Они назывались гитлеровцами.

Двадцать один день гремели ожесточённые бои, и, казалось, сокрушить украинскую военную машину уже невозможно, что украинские генералы смогли-таки создать военную силу, которая перемелет силы ополчения и принесёт им победу. Но ополченцы сделали невозможное!

И на двадцать второй день «укропы» сломались! Эфир на все голоса заверещал призывами о помощи, докладами о нехватке горючего, боеприпасов, запросами на отступление. «Укропы» сломались!

Очередной блицкриг стал стремительно перерождаться в очередной чудовищный разгром. Новый Иловайск, только с куда большими масштабами. В Дебальцевском котле было окружено больше двух с половиной тысяч украинских карателей.

Зимний этап военной кампании на Донбассе, можно сказать, завершён. Если слегка приглушить восторженный визг «свидомых» комментаторов, которые на все лады пытаются доказать своей насквозь зомбированной публике, что Украина потерпела сокрушительную «перемогу», которой не найти равной во всемирной истории со времен древних укров, то в сухом остатке мы получаем следующее.

Зимняя кампания, начинавшаяся как серия локальных военных операций с целью отодвинуть позиции «сепаратистов» на ряде направлений, завершилась для Киева ситуацией, близкой к военной катастрофе. Подсчитаем его потери за четыре недели боёв.

Донецкий аэропорт — стратегически важный для украинской стороны плацдарм, вклинивавшийся почти в центр города и обеспечивавший, в случае украинского наступления с севера, со стороны Авдеевки — Спартака, продвижение войск с перехватом ключевой для наступления на город автомобильной и железнодорожной развязки на пересечении улиц Артёма и Взлётной.

Вдвойне болезненной эту потерю делает огромный «пиар», выстроенный украинской пропагандой вокруг обороны аэропорта в период ноября–января, возведший бои здесь в статус защиты национальной «брестской крепости».

Пропагандистское значение этого плацдарма таково, что, даже утратив его полностью, украинское командование, не считаясь с потерями, упрямо цепляется за позицию на самом краю аэропорта, доказывая тем самым, что сохраняет здесь своё присутствие.

Ещё более чувствительной в стратегическом плане является потеря «дебальцевского кармана» — глубокого, более чем тридцатикилометрового, вклинения украинских войск в донецко–луганскую конфедерацию, фактически «надрезавшего» её и создававшего возможности для наступления с целью рассечения агломерации пополам: через Шахтёрск — Торез на Саур-Могилу и отсечения Донецка от Луганска.

Для этого в течение четырёх месяцев, с сентября по январь, здесь формировалась мощная группировка украинских войск численностью до восьми тысяч человек, опиравшаяся на линию укрепрайонов, оборудованных в инженерном плане по самым современным требованиям фортификации, к тому же — с мощнейшим артиллерийским прикрытием, для чего сюда и в прилегающие районы была стянута масштабная артиллерийская группировка, включающая в себя не менее шести дивизионов РСЗО «Град» бригадного комплекта, не менее шести дивизионов буксируемых и самоходных гаубиц также бригадного комплекта, отдельной артиллерийской бригады, плюс противотанковую артиллерию и миномёты, развёрнутые на позициях в районах обороны.

При необходимости артиллерийская группировка усиливалась отдельными дивизионами РСЗО «Ураган», а также батареями миномётов особой мощности «Тюльпан» и «Пион».

Но, несмотря на такой силовой «кулак», украинским войскам не удалось сколь-нибудь существенно продвинуться в глубь агломерации ни на одном из направлений. Все многомесячные титанические усилия украинского политического и военного руководства по восстановлению боеспособности армии завершились ничем.

Ополченец «Дед» полностью соответствует своему позывному. Сухой, как щепка, седой, как лунь, от макушки, до кончиков вислых запорожских усов, и даже щетина на впалых щеках — частокол серебристых колючек. Но «Дед» — опытный боец. Он здесь с августа. Пришёл в ополчение, когда под Славянском украинский танк, «беспокоящей» стрельбой, стёр с лица земли хату, где жила его мать.

— Мами було висимдесят чотыре рокы. — «Дед» рассказывает свою драму спокойно, словно говорит о ком-то чужом, не о себе. — Шо знайшлы, сосиды собрали. Схоронив её и пишов до ополченя. Где диты?

Так сын погиб на копанке шесть рокив назад, завалило насмерть, а доча с двумя внуками уихала, как почалась цея война, в Крым, а звидты в Ульяновск. Звонэ, хочэ возвертатыся, но я кажу — що рано.

Ще падлюк цых не видигнали так, шоб воны сюда дорогу забулы. А невестка с внуком в Макеевке. Внуку одынадцять, два раза на фронт сбигал. Поверталы додому.

Начинал «Дед» на блокпосту и полтора месяца там отвоевал. Блокпост был кочующим — от развилки к развилке медленно пятились к Донецку под нажимом карателей. Дважды «Деда» контузило. После второй контузии его забрал к себе начальник разведки, и с тех пор он — разведчик. Не раз и не два ходил за линию фронта, добывал ценные сведения.

С началом боёв он тут, под Дебальцево. На «Деде» — справный трофейный бронежилет поверх российского «горника», хорошая разгрузка. Кроме автомата и гранат, армейский бинокль в зелёном пластиковом футляре, «сфера», радиостанция, песчаные армейские наколенники, пенополиуретановый «поджопник» за спиной. Ну, просто не «Дед», а былинный седой богатырь…

— «Дед» у нас — герой! — улыбается командир разведчиков. — Его уволить осенью пытались по возрасту: мол, не подходишь, — так он такую бучу учинил! В итоге кадровики махнули рукой, мол, в штат не возьмём, а дальше делайте, что хотите. Стал «Дед» вольноопределяющимся. Только благодаря ему мы все живы.

Когда нас под Чернухино укры поймали в «мешок», если бы не «Дед», не сидеть бы нам тут. Пулемётчика снайпер срезал, так «Дед» лёг за пулемёт и не давал по нам прицельно вести огонь, пока мы выбирались оттуда. Ему одна пуля приклад расщепила, другая вскользь по рёбрам обожгла, осколок в «сферу» ударил, а он как заговоренный! И ведь вышел!..

«Дед», слушая командира, хмыкает в усы.

— Ой, ну вы, начальник, тоже кажете, гэрой! Якый я герой? Вот «Короткий» — герой! Даром, шо метр с кепкой, а когда укропи попэрли, хто две бээмпэ и бэтээр «мухами» попалив?

«Деду» — шестьдесят четыре.

Вообще, странным образом, эту войну можно назвать войной стариков…

Бросается в глаза большой процент среди ополченцев людей зрелых, что называется, тех, кому за сорок. Словно эти люди на закате жизни спешат отдать какой-то давний долг, успеть сделать что-то важное, главное в жизни.

— Понимаешь, тут дело давнее… — пояснял мне «Гром», бывший горный мастер. — В девяносто первом мы все отсиделись по хатам. Думали, наше дело сторона, переждём, а там всё пойдёт по-старому. Только, видишь, как всё пошло.

Сначала Союз развалили, потом двадцать три года «руину» разваливали, разворовывали, а теперь вот и до откровенного нацизма дошли. Твари на нас войной попёрли. Поэтому мы здесь. Прозрели, наконец, дошло до народа, что только они сами могут решить свою судьбу достойно. Донбасс сложно поднять на дыбы, он миролюбивый, даже сонный, но уж если встал, то нет силы, которая его переломит. Это — кряж!..

Бойцы пережидают обстрел «Града», сидя на промёрзшей земле под кирпичными стенами разбитой школы. Ходуном ходит земля, сыплется штукатурка с сохранившегося кое-где потолка.

Почти пулемётно ухают шлепки разрывов — словно кто-то торопливо забивает гвозди. В глазах ополченцев — упрямство, на лицах — спокойствие. Молча дымят сигаретами — главной военной валютой. И я, разглядывая их, понимаю: этих людей, действительно, не остановишь, не сломишь.

Они воюют основательно и спокойно — так же, как привыкли работать в шахтах, в поле. «Град» так «Град»: пройдёт — и пойдём вперёд. Это наша земля!

Часто воюют семьями.

В одной бригаде — отец, сын и мать. Сын — разведчик, отец — артиллерист, мать — повар. Её подруга — медсестра в полевом медпункте, муж и сын тоже в ополчении. Муж погиб две недели назад. Осколок в голову. Прямо у неё на руках и умер…

Удивительное отношение к смерти. Без надрыва, истерик, долгих прощаний. Если есть время, над вынесенным из боя мёртвым товарищем сходятся друзья, молча постоят в затаённой скорби, пока медик стянет «разгрузку» с боеприпасами, свяжет кисти бинтом.

А потом убитого осторожно, словно боясь потревожить его вечный сон, уложат на носилки — и он отправится в свою последнюю дорогу домой, а его друзья — в бой, где уже через сутки его смерть в аду непрекращающегося уже неделю сражения, станет далёким прошлым…

— А шо ты хочешь? — разъясняет мне это почти равнодушие к смерти «Гром». — Смерть для шахтёра — соседка. Даже в советское время на каждую добытую тысячу тонн угля приходилась одна шахтёрская жизнь. При любой шахте было своё кладбище. Мы жизнь, как никто другой, любим, но и умирать умеем…

Остаются неясными мотивы решения наступать в донецком аэропорту. Явилось ли оно неожиданным для командования АТО экспромтом командования сектора, или было «разведкой боем»? Но последствия этого решения стали для украинского командования самыми удручающими.

За двадцать один день боёв ВСУ не только потеряли два своих главных стратегических плацдарма, но и понесли тяжёлые потери как в людях, так и в технике. Было убито не менее тысячи шестисот солдат и офицеров, до трёх тысяч ранено, ещё почти тысяча числятся пропавшими без вести, безвозвратно утрачено до ста танков, больше ста орудий и РСЗО.

В боях были использованы все имеющиеся резервы, но это так и не смогло переломить ход боёв в пользу ВСУ. Наоборот, ВСУ пришлось перейти к глухой обороне, пытаясь сдержать наступление ополчения. Но это не удалось, и на целом ряде направлений украинские войска были отброшены на расстояние от километра до десяти.

Основные же бои развернулись в районе Дебальцево, где совместными усилиями ополчение ДНР и ЛНР сначала утянуло горловину «мешка», а потом и вообще передавило её, превратив мешок сначала в окружение, а затем, с образованием внутренних стенок, — в «котёл», где оказалось «заперто» больше двух тысяч солдат и офицеров ВСУ.

Только вступление в действие перемирия приостановило полное и немедленное уничтожение этого «котла». Командование и руководство ДНР, ЛНР предъявило украинскому командованию ультиматум: сложить оружие и выйти из котла — или быть уничтоженным. Украинские командиры отвергли ультиматум и пошли на прорыв. Итог драматичен. Выйти из окружения удалось лишь нескольким сотня.