Время нейтралитета для Туркмении заканчивается

В условиях все более ужесточающейся конкуренции между западным (Турция и ЕС) и восточным (КНР) направлениями Ашхабад оказывается в весьма некомфортной позиции, когда привычный статус многовекторного «позитивного» нейтралитета уже не спасает.


Ситуация в Туркмении и вокруг нее все более становится предметом размышлений самых разных наблюдателей в попытках спрогнозировать для обладающей нейтральным статусом республики некие перемены.


Ведущим фактором грядущих перемен видится сфера туркменского экспорта: нефтегазовый комплекс, и в первую очередь, конечно, газовые энергоресурсы. Притом что основным потребителем этих ресурсов уже уверенно является Китай и его доминирование как импортера для Туркмении выглядит почти незыблемым. По прогнозам, к 2020 году Китай будет импортировать около 80 млрд куб. м газа в год. В то же время налицо как стремление Ашхабада к наращиванию объемов газового экспорта, так и стремительная политизация вопроса, направленность которой имеет, судя по всему, условно «антикитайский» характер.

Демонстрируя в общем и целом верность китайскому экспортному направлению, Ашхабад к концу 2015 года планирует завершение строительства внутреннего трубопровода «Восток–Запад». В случае успеха Туркмения сможет иметь в своем распоряжении на берегу Каспия до 30 млрд куб. м газа – как поставляемого из месторождений на востоке республики, так и добываемого из месторождений собственно на Каспии. Обсуждаемый много лет и имеющий мало шансов на реализацию

Транскаспийский газопровод (ТКГ) в своих проектных описаниях может иметь пропускную способность именно в таких объемах – около 30 млрд куб. м. Но проблема заключается в том, что на западном берегу Каспия этот газ просто некуда девать – у Туркмении нет никакой инфраструктуры для хранения или последующей транспортировки таких объемов. Строящийся азербайджанский газопровод TANAP рассчитан на 16 млрд куб. м, это объемы, поставляемые с азербайджанского месторождения «Шах-Дениз-2», и любые спекуляции на тему его «расширения» для туркменского газа бесперспективны: все инвестиции, планы строительства, закупка труб для TANAP – все рассчитано только на 16 млрд куб. м, то есть только на азербайджанский газ. Фактически, если говорить о западном направлении туркменского газового экспорта, речь должна идти о строительстве нового газопровода, причем в два раза превышающего объемы TANAP и проходящего параллельно ему.

Гипотетически газопровод может использовать инфраструктуру TANAP, но на его строительство будут нужны и отдельные инвестиции. И здесь возникает фигура превращающейся в глобальный газовый субъект Турции.

Позиция Турции по экспорту в Европу туркменского газа проста – новая труба из Прикаспия должна стать вместе с российским «Турецким потоком» частью турецкого газового распределительного хаба. Россия планирует продавать свой газ на границе Турции и ЕС, в случае с Россией Турция не сможет полностью распоряжаться газом, там предполагаются иные схемы; что касается Туркмении, то там, учитывая фундаментальный принцип Ашхабада «продажа на границе», Турция намерена газ просто скупать и продавать его дальше по своему усмотрению. Позиция ЕС состоит в том, чтобы иметь прямые контакты, контракты и взаимные обязательства непосредственно с поставщиками газа.

ЕС рассматривает Турцию лишь как транзитную страну, категорически не желая отдавать в ее распоряжение хоть какие-то административные или коммерческие функции по «распределению и продаже», и, таким образом, возникают две разные – турецкая и европейская – концепции трубопроводной политики «Туркменистан–Европа», конкурирующие между собой и оказывающие влияние как на внешнюю, так и на внутреннюю политику в Туркмении. В вопросе контроля над туркменскими газовыми ресурсами сталкиваются, таким образом, три направления – имея в виду и действующее китайское.

Турецкая и европейская активность заставляют оживляться и иранскую газовую дипломатию: не случайно в ходе визита в Ашхабад президента ИРИ Хасана Рухани в начале марта помимо иных прозвучало и предложение Тегерана о транспортировке туркменского газа в западном направлении по иранской территории. Официальный Ашхабад пока никак не прореагировал на него, делая, судя по всему, другие ставки.

На фоне обеспокоенности судьбой туркменского газового экспорта Турции, заинтересованной в своей роли главного транзитера – диспетчера газовых потоков для Европы, обращает на себя внимание растущая напряженность в районе туркмено-афганской границы. Вкупе с неоднозначной турецкой активностью в этом регионе. Активизация талибских групп, находящихся в том числе под турецким влиянием у туркменской границы, в контексте региональной энергетической ситуации заставляет задуматься о формируемом для Туркмении «геополитическом тупике», подразумевающем подведение Ашхабада к ситуации отказа от всех иных вариантов экспорта, кроме турецкого.

Синхронно с приграничными боестолкновениями возникают и очаги внутриполитической нестабильности. В середине марта в Теджене прошли массовые аресты: согласно официальной версии, арестованных обвиняли в связях с представителями «Талибана» и даже «Исламского государства» в соседнем Афганистане. По данным правозащитных организаций, жители Теджена готовили митинг против действий властей, по вине которых с начала года резко повысились цены, снизился курс маната, растет безработица. Согласно этой версии, именно страх народных волнений, которые могли возникнуть рядом со столицей (Теджен находится в 195 км от Ашхабада), заставил правительство принять срочные меры по изоляции зачинщиков и активистов возможных протестных акций. Косвенно в пользу этой версии говорит и факт поспешного принятия Меджлисом (парламентом) Закона о митингах и демонстрациях.

Одновременно неординарные процессы происходят в туркменской элите: если раньше можно было условно говорить о консерваторах и либералах в туркменской власти, то теперь возникает возможность говорить и о турецкой и европейской фракциях. Удивительным образом консерваторы во многом персонально совпадают с турецкой фракцией. Либералы – с европейской. Турецкая, или консервативная, фракция представлена наиболее коррумпированной частью чиновников различных сфер деятельности: транспортной, строительной, торговой, медицинской.

То есть там, где присутствует турецкий бизнес. У многих туркменских чиновников есть серьезные бизнес-интересы в Турции, кто-то успел приобрести недвижимость, открыть счета (взятки они получают именно на них), у многих там постоянно или временно живут родственники. Эта группа элиты является если и не «пятой колонной» Турции, то, во всяком случае, серьезной лоббистской группировкой. Коррумпированы турецким бизнесом и многие чиновники силовых структур – через многочисленные ведомственные стройки (жилые дома, офисы, инфраструктура), поставки техники, при проверках турецких фирм налоговыми органами и т.д. Турецкая коррупция не является единственной и доминирующей, но является существенной и играет немалую роль и имеет влияние в политике, чрезвычайно активизировавшись в последнее время.

Полной корреляции между либералами и европейцами нет, но совпадения существенны. Здесь профессиональные, в том числе коррупционные, идеологические устремления шире, чем турецкие. Эта группа элиты стремится самостоятельно работать с международным бизнесом, чему долгое время препятствовал неформальный институт турецкого посредничества, когда все технологии, товары, услуги в республике предоставлялись при посредничестве турецкого бизнеса. Это, как правило, молодые технократы, получившие образование на Западе. Долгое время карьеру многих из них сдерживала негласная установка на то, что, обучаясь за рубежом, они могли быть завербованы западными разведками и могут являться агентами влияния. Но потребность в профессионалах, особенно в банковской сфере, внешнеэкономической деятельности, в сфере закупок новых технологий, сделали возможным карьерный рост для некоторых людей из этой категории. Именно они лоббируют сближение с Евросоюзом, включая и газовые проекты. В настоящий момент все лоббистские группы заметно активизировались, их поляризация стала еще заметней.

«Фигура Турции» присутствует практически во всех механизмах происходящего внешнего давления на Ашхабад, за исключением, может быть, внутренних социальных проблем. И в ситуации стремительного возрастания турецкой и европейской активности по газовому вопросу резонно возникает вопрос об адекватности спокойной уверенности в своих планах Пекина. В условиях все более ужесточающейся конкуренции между западным (Турция и ЕС) и восточным (КНР) направлениями (а есть еще и южное – лоббируемый американскими компаниями проект ТАПИ) Ашхабад оказывается в весьма некомфортной позиции, когда привычный статус многовекторного «позитивного» нейтралитета уже не спасает.Традиционное представление о том, что Китай в своих стратегиях исключает какое-либо военное участие за пределами своей территории в новых условиях глобального передела мировых ресурсов, может измениться.