Русский царь им поперек горла

В преддверие очередной годовщины мученического подвига святой Царской Семьи вновь активизировались силы, которым этот подвиг стоит поперек горла.


Видимо, действительно наступили времена, когда молитва Святых Царственных Мучеников особенно важна для России, иначе трудно объяснить почему именно накануне 17 июля 2015 г. удалось убедить Главу правительства учредить группу со странным названием «по изучению и захоронению» «царских детей», заведомо не включив в нее представителей православной общественности и ученых, сомневающихся в подлинности останков.


При этом обходятся стороной весьма зловещие события, которые сопровождали день, в который было подписано распоряжение о создании этой группы: самоубийство в Храме-на-крови Екатеринбурга на месте Ипатьевского дома, и падение креста в Поросёнковом логу, где были «обнаружены» первые «царские останки». Также никто не вспоминает, что в 1998 году т.н. «Екатеринбургские останки» были захоронены согласно выводам комиссии, во главе с будущим лидером «болотников» и «белоленточников» Борисом Немцовым.

В 2007 г. в статье «Екатеринбургские останки как политический фактор» мы писали: «В отличие от Ельцина нынешний Президент России В. В. Путин пользуется большой популярностью и авторитетом в народе. Его имя никак не связано с историей «екатеринбургских останков». Нельзя забывать, что именно в годы правления Путина произошло прославление Царственных Мучеников. Вот почему, возможное втягивание Президента в очередную историю с очередной «находкой» может преследовать цель его компрометации. Хочется напомнить читателям, что произошло после похорон «Екатеринбургских останков» в 1998 году: смерч над Москвой, дефолт, обнищание народа и новая чеченская война».

Сегодня, верховную власть вновь втягивают в совершенно не нужные и духовно опасные мероприятия, грозящие только расколом общества.

Нельзя не заметить, что атакам подвергаются лучшие представители российского служилого чиновничества, которые являются поддержкой Президента. В этой связи хочется особенно отметить организованные нападки, которым подверглась Прокурор Крыма, Государственный советник юстиции 3-го класса Наталья Поклонская, именно за ее почитание святых Царственных Мучеников. Стоит сказать, что Поклонская — человек высочайшего мужества и преданности России. Недаром Президент Путин присвоил ей недавно звание, соответствующее генеральскому. Сейчас она находится на сложнейшей и опасной работе в Крыму. И вот на неё обрушиваются за то, что она назвала отречение Императора Николая II «копией, подписанной карандашом». Заметим, что это заявление Н. В. Поклонская сделала еще 19 мая 2015 г. на открытии бюста Государю перед Ливадийским дворцом! Но почему-то сведения об этом стали известны широкой общественности только 15 июля нынешнего года! Вслед за этим в сети интернет последовало помпезное сообщение: «В Совете Федерации ответили Поклонской: отречение Николая II абсолютно законно».

Читатель, прочтя подобный заголовок, так и представляет себе, как вся наша Верхняя палата во главе с В. И. Матвиенко отвечает крымскому прокурору. Но затем выясняется, что на самом деле ответил-то всего на всего один сенатор Константин Добрынин, правда, заместитель председателя Комитета по конституционному законодательству и государственному строительству. Раньше г-н Добрынин был известен широкой общественности в основном своим заявлением, что «прямой и явной угрозой безопасности России» являются так называемые «гееборцы», то есть те, кто выступает против популяризации у нас однополых браков и прочих извращений. Добрынин тогда потребовал «убрать из политического поля и нашей жизни квазиполитиков, откровенно спекулирующих на гееборчестве и занимающихся законодательным спамом».

Поэтому нынешнее выступление сенатора на совершенно чуждом ему историческом поле, не может не удивлять. Я не буду вдаваться здесь в каком разухабистом, если не сказать резче, тоне общается с молодой женщиной этот сенатор. Это так сказать, вопросы этики и воспитания. Но вот, то, о чем он пишет не может не вызвать мягко говоря недоумение. Я допускаю, что г-н Добрынин хороший юрист в современном праве. Но вот в дореволюционном праве, в основополагающем понимании сущности Самодержавной власти Императора Всероссийского, так же, как и в обстоятельствах т.н. «отречения» Николая II, г-н Добрынин не смыслит ничего. Что, впрочем, не мешает ему с апломбом рассуждать на эти темы. Так, он пишет: «Самодержец обладал на тот момент всей полнотой власти, включая и возможность собственного отречения именно в той форме, в какой помазанник божий посчитает возможным, и тем пером, которое сочтет подходящим. Хоть гвоздем на листе железа. И это будет иметь абсолютную юридическую силу».

Добрынину не понять, что Самодержавие коренным образом отличалось от тоталитарных режимов, где диктатор что хочет, то и творит. Да, Самодержец мог своей волей устанавливать и менять законы Империи, но одновременно, пока они не были изменены или отменены, он был обязан их неукоснительно выполнять! То есть, Самодержец не мог делать того, чего не было прописано в Основных законах Российской империи, тем более, когда речь шла о таком важнейшем акте как отречение от престола. А что же гласили Основные законы Российской империи по этому поводу? Они не знали такого понятия, когда речь шла о царствующем монархе. Отречение было возможным лишь в отношении лица, имеющего права на престол, что определялось ст. 37 и 38 Свода Основных законов. «Отречение» Императора Николая II, даже если бы он действительно подписал, всем известную бумагу, является юридически ничтожным (то есть, недействительным), прежде всего, потому, что оно полностью противоречило действующему законодательству Российской империи. Ст. 84 Основных Государственных Законов гласила: «Империя Российская управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке». Согласно ст. 8 Основные Государственные Законы подлежали пересмотру «единственно по почину» Государя Императора. Однако от него инициатива изменения существующего строя, вне всякого сомнения, не исходила. Согласно ст. 92 «Законодательные постановления не подлежат обнародованию, если порядок их издания, не соответствует положениям сих Основных Законов», а ст. 91 говорит, что законы «прежде обнародования» Правительствующим Сенатом, «в действие не приводятся».

Как известно, ни «манифест» Николая II, ни «акт» Великого Князя Михаила Александровича никогда не были опубликованы Сенатом, а их составление проходило вне участия самого Государя Императора, носителя Верховной власти. Кроме того, по ст. 86 Основных Государственных Законов Российской Империи «никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы». Занятия же последней, как известно, с 27 февраля 1917 г. были приостановлены.

Таким образом, предварительного одобрения участвовавших в законодательстве палат быть не могло. Кроме того, требовалось ещё и последующее утверждение закона Монархом. Во время прекращения занятий Государственной Думы изменения в Основные Государственные Законы, согласно ст. 87, не могли быть внесены даже в чрезвычайном порядке, в том числе и самим Государем Императором. Таким образом, с юридической точки зрения никакого «отречения» Николая II не было.

Между тем, даже если Император Николай II подписал бы под угрозой или под давлением некую бумагу, подобную той, какую сегодня принято считать «манифестом» об отречении, то она, эта бумага, ни в коей мере таким отречением не являлась бы ни по форме, ни по сути. Крупнейший русский правовед М. В. Зазыкин отмечал: «Когда Император Николай II 2 марта 1917 г. отрекся от Престола, то акт этот юридической квалификации не подлежит и может быть принят только как факт в результате революционного насилия».

Однако так называемый «манифест» не выдерживает никакой критики и с точки зрения составления Высочайшего манифеста. Мне пришлось много видеть в ГА РФ, как проектов манифестов, так и их подлинников. Под проектами манифестов Государь свою подпись не ставил. Имя «НИКОЛАЙ» в проекте писал его составитель, который и ставил в конце свою подпись. Поэтому, если бы мартовский «манифест» был проектом, то в конце его должна была стоять надпись: «Проект составил Алексеев» или «Проект составил Базили». Проект утверждался Императором Николаем II, который ставил на черновике соответствующую резолюцию. Например: «Одобряю. К напечатанию». Когда проект был утверждён Государем, приступали к составлению подлинника. Текст подлинника манифеста обязательно переписывался от руки. Только в таком виде он получал юридическую силу. В канцелярии Министерства Императорского Двора служили специальные переписчики, которые обладали характерным особо красивым почерком. Он назывался «рондо», а лица, им владевшие, соответственно именовались «рондистами». Только они имели право переписывать особо важные государственные бумаги. Разумеется, в таких документах никаких помарок и подчисток не допускалось.

После того как манифест переписывался рондистами, Государь ставил свою подпись. Подпись покрывалась специальным лаком. Далее, согласно статье 26 Свода Законов Российской империи: «Указы и повеления ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, в порядке верховного управления или непосредственно Им издаваемые […] обнародываются Правительствующим Сенатом».

Таким образом, манифест вступал в законное действие в момент его обнародования в Сенате. На подлиннике манифеста ставилась личная печать Императора.

Теперь посмотрим, как составлен «Псковский манифест» об отречении. Во-первых, он напечатан на машинке, а не написан рондистом. Здесь можно предвидеть возражение, что 2 марта 1917 г. в Пскове было невозможно найти рондиста. Однако это не так. Вместе с Государем всегда следовал свитский вагон во главе с начальником походной канцелярии К. А. Нарышкиным. Представить себе, чтобы в этом свитском вагоне не было тех, кто мог составить по всем правилам Высочайший манифест невозможно! Особенно в тревожное время конца 1916 — начала 1917 г. Все было: и нужные бланки, и нужные писари. Но предположим, что 2 марта рондиста в канцелярии всё-таки не оказалось. В таком случае Государь должен был сам написать текст от руки, чтобы ни у кого не вызывало сомнений, что он действительно отрекается от престола. Но снова предположим, что Государь решил подписать машинописный текст. Почему же те, кто печатал этот текст, не поставили в конце его обязательную приписку: «Дан в городе Пскове, во 2-й день, марта месяца, в лето от Рождества Христова Тысяча Девятьсот Семнадцатое, в царствование Наше двадцать третье. На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано НИКОЛАИ»? Начертание этой приписки заняло бы несколько секунд, но при этом была бы соблюдена предусмотренная законом формальность составления важнейшего государственного документа. Эта формальность подчёркивала бы, что манифест подписан именно Императором Николаем И, а не неизвестным «Николаем». Вместо этого в «манифесте» появляются несвойственные ему обозначения: «г. Псков. 15 часов__минут 1917 года». Ни в одном манифесте или его проекте нет таких обозначений.

Что помешало Государю, опытному политику, внести эту формальность в «манифест»? Далее, что помешало составителям «манифеста» поставить, пусть напечатанную на машинке, необходимую шапку: «Мы Божьей Милостию»? Вместо этого стоит странная надпись: «Ставка. Начальнику Штаба», что говорит о том, что вся бумага адресована этому «Начальнику Штаба». Так как манифест не мог быть адресован никому другому, кроме как «всем верным нашим подданным», а сам текст написан с грубыми нарушениями составления Высочайших манифестов, то однозначно найденный в АН текст никак нельзя назвать манифестом Императора II.

Доказательством этому служит и то обстоятельство, что описания манифеста самым существенным образом отличаются друг от друга. Как известно, имеющийся текст манифеста напечатан на обыкновенном одном листе бумаги. Шульгин же уверяет, что манифест представлял собой «две или три четвертушки — такие, какие, очевидно, употреблялись в Ставке для телеграфных бланков. Но текст был написан на пишущей машинке». Это же Шульгин повторил и на допросе в ВЧСК: «Царь встал и ушёл в соседний вагон подписать акт. Приблизительно около четверти двенадцатого Царь вновь вошёл в вагон — в руках он держал листочки небольшого формата. Он сказал: Вот акт отречения, прочтите».

Журналист Самойлов, с которым генерал Рузский беседовал летом 1917 г., уверял, что последний показал ему «подлинный акт отречения Николая II. Этот плотный телеграфный бланк, на котором на пишущей машине изложен известный текст отречения, подпись Николая покрыта верниром (лаком)».

Чем отличается телеграфный бланк от простого листа бумаги? На бланке минимум имеется слово «телеграмма», а максимум название телеграфа. Ничего этого на бумаге с текстом «манифеста» нет.

Нельзя также обойти обстоятельства находки «манифеста» и его первой «экспертизы». «Манифест» был «обнаружен» специальной комиссией в 1929 г. в Ленинграде, где до 1934 г. находился Президиум Академии наук СССР. По заключению поверхностной экспертизы: «Документ напечатан на машинке. Внизу, с правой стороны имеется подпись "Николай”, изображённая химическим карандашом. Внизу же, с левой стороны имеется написанная от руки цифра "2”, далее напечатанное на машинке слово "марта”, затем написанная от руки цифра "15”, после чего имеется напечатанное на машинке слово "час”. После этого следует подчистка, но явно проглядывается написанная от руки цифра "3”, затем следует слово "мин”, а дальше напечатанное на машинке "1917 года”. Внизу под этим имеется подпись "министр Императорского двора генерал-адъютант Фредерикс”. Изображённая подпись Фредерикса написана по подчищенному месту».

Вот такой, «Высочайший манифест» о важнейшем государственном решении: с подчистками, исправлениями, правками! Мог ли такой манифест быть манифестом Императора Николая II? Думаю, ответ очевиден.

Я так подробно коснулся описания так называемого «манифеста» об отречении Императора Николая II, чтобы читатель понял, насколько Наталья Поклонская имела основания заявить о юридической ничтожности отречения Государя, и насколько невежественным проявил себя в этом вопросе К. Добрынин.

В своем «откровении» он покровительственно заявил, что «скромно предлагает коллеге Поклонской, когда она с оказией будет в Москве, посетить Государственный архив, где ей покажут и оригинал отречения, и много других документов, которые проливают свет на забытые страницы истории». Мы же скромно посоветуем г-ну сенатору несколько другое: заниматься вопросами конституционного законодательства и государственного строительства и не вмешиваться в те сферы, где он, увы, мало что смыслит. Иначе это подрывает авторитет не только его самого, но и глубокого нами уважаемого Совета Федерации.

Однако не только сенатор выступил против Н. В. Поклонской. Он оказался в уютной компании вместе с коммунистом, депутатом Государственной думы В. Рашкиным. Тот договорился до следующего: «Сегодня прокурор Крыма Наталья Поклонская выступила с совершенно неожиданным заявлением, что отречение Николая II не имело юридической силы. Любому человеку, даже далекому от сферы информации и политики, понятно, что такие «совпадения» не бывают случайными. Кто-то в очередной раз пытается разыграть в России монархическую «карту». Не исключено, что эта игра ведется кланом Ротшильдов, с которым связаны так называемая великая княгиня Мария Кирилловна и ее сын, Георгий Михайлович, из которого определенные силы уже давно пытаются вылепить «законного наследника Российского престола. Мне кажется, российские спецслужбы должны поинтересоваться у Поклонской, кто внушает ей эти в высшей степени сомнительные идеи».

Ну, в данном случае, что брать с члена ЦК Компартии? У этих «товарищей» всегда один рецепт в диалогах с несогласными: спецслужбы и Гулаги. Только хочется спросить у «тов.» Рашкина: причем здесь Ротшильды, какая-то «великая княгиня Мария Кирилловна», которой к слову сказать вообще не существует, есть Мария Владимировна, ее сын Георгий, и их претензии на престол, и слова Н. В. Поклонской о том, что отречения Николая II не было? Где логика, «тов.» Рашкин?

А насчет спецслужб, я бы на их месте озаботился другим: почему в условиях тяжелейшей политической ситуации, фактически в условиях новой «холодной войны», когда нужна максимальная концентрация усилий всего общества для поддержки политики Президента, особенно в Крыму, мы видим яростные нападки некоторых представителей верхов нашей законодательной власти на одного из самых преданных России человека, из-за, казалось бы, сосем не принципиального повода? Или все-таки правда об Псковском «манифесте» настолько важна, что любой, кто сомневается или отрицает его подлинность, действует на некоторых словно красная тряпка на быка?