Как сражается авиабаза в Деер-эз-Зоор через три года осады: МиГ-21 в строю

День в Деер-Эз-Зооре начинается рано, с первыми лучами солнца. Электричество огромный дефицит, не для всех, и надо успеть по максимуму за световой день. У нас тоже утренний подъем. Едем осматривать достопримечательности и знакомиться с местной спецификой, нас ждёт машина. Машины здесь тоже в кольце, остались с довоенных времён. И хоть остались только надежные японские, типа Лэнд-Крузер Прадо или Митсубиси Паджеро. Пробеги маленькие – город сам небольшой, по автомобильным меркам. Но три года в осаде дают о себе знать. Выходят из строя двигатели, на машинах не работают амортизаторы. Только местный климат на стороне автомобилей – ни следа ржавчины, кузов будто вчера с конвейера.

Двигатели и запасные части тоже приходится доставлять вертолётами, поэтому по понятным причинам им уделяется мало внимания. Едем на двух автомобилях в сторону выезда из города, куда вчера приземлялись на вертолёте. У камбуза городского университета оторачиваем в пустыню. В Деер-Эз-Зооре работает университет, учатся студенты. Вообще, в зоне конфликтов для гражданского населения важно поддерживать символы мирной жизни. Плюс не вся молодёжь эвакуировалась из города, на улице много девушек и юношей. Проезжаем мимо студенческого камбуза.

Справа огромное городское кладбище. Ограды нет, за горизонт уходят могилы из мрамора и песчаника. Зачем-то кладбище нарезано на квадраты методом отсыпания грунтовых валов. Может здесь раньше была передовая и военные отгораживались от снайперов боевиков. Сопровождающие не знают. Еще пара перекрестков в пустыне и мы выкатываемся к аэропорту.

Вся территория усеяна брошенными самолётами. МиГ-21, Су-7, Л-39. Некоторые целые, некоторые со снятыми двигателями, откинутыми капотами. Ответом на вопрос такого вандализма становится капонир, внутри которого стоит под парами МиГ-21с подвешенными на пилоны бомбами, по габаритам похожими на ФАБ-250. Мы приезжаем как раз вовремя. Самолёт подготовлен к вылету, двигатель прогрет. В воздухе стоит потрясающий запах сгоревшего авиационного керосина. Царит предвзлётная суета, на нас никто не обращает внимания.

Техники еще раз пробегают по самолету. Пилот, полковник Ахмед Ибрагим Сулейман, обходит машину, поглаживая, словно боевого коня. Обтекатель РЛС, проходит ладонью по брюху, крыльям, поглаживает бомбы, похлопывает сопло двигателя. Наконец, подходит к выпускающему, расписывается в журнале, начинает одевать гермошлем. Ещё раз обхожу самолёт. Теперь понятно, что старые борта разбирают на запчасти, как доноров. Топлива и боеприпасов всё равно не хватит на несколько самолётов.

Покрышки на самолёте истёрты до корда. Из самолёта льется на бетонку какая-то жидкость. Может, технологически предусмотрено? В голове крутится мысль, что МиГ-21 это истребитель. Как они с него работают по земле? Да и бомбы здесь самодельные. Хорошо видны следы свежей сварки, сами бомбы ржавого цвета, неокрашены. Апокалипсис как он есть.

Летчик тем временем садится в кабину. Мы уходим на командный пункт, оттуда будет видно как самолёт отработает по цели, благо цель находится в торце полосы. Боевики предусмотрительно заняли кварталы, прилегающие к аэропорту, чтобы недопустить посадку крупных бортов. Из капонира выруливает МиГ, по рулежной полосе бодро катится в торец полосы, по торцу, с недолетом в пару сотен метров ложится несколько мин. Отсюда видно разрыв, пыль, потом доносится звук.

До взлетной полосы достать они не могут, обстрел носит скорее психологический характер-давят на пилота. Нашли на кого пытаться давить. Тем временем, МиГ разворачивается, ускоряется и очень легко для сорокалетней машины взмывает в небо, резко превратившись в точку. Невидимо разворачивается, мы узнаем о его приближении только по грохоту тяжёлых пулемётов противника. Дело в том, что осуществлять бомбометание приходится с высот 800-900 метров, что вполне себе в зоне поражения зенитных орудий, которых у боевиков в достатке.

Грохот пулемётов переходит в истерику. Похоже, палят из всего, что есть. Первый заход срывается, самолёт уходит на второй. Опять истерика пулемётов, третий заход. Потом четвёртый. Вырастает характерный черный гриб – самолёт разгрузился. Бежим по полосе, чтобы в «безопасном» торце полосы встретить борт. Истребитель проходит над полосой, взмывает вверх и игриво крутит бочку в лучах солнца, с правым креном падает к земле, выравнивается и легко садится, отстрелив тормозной парашют, катится в противоположный торец полосы. Опять начинают падать мины.

Интересные у них здесь порядки, своя атмосфера. Целый мир сжался до размеров города, величиной с Ярославль. И самолет поднимаются ввысь, чтобы отбомбиться по границам аэропорта. И истребители становятся бомбардировщиками. По рулёжке проходит МиГ, за ним стелется поток дрожащего воздуха. Идём в капонир. Техники из киля самолёты вынимают оранжевые кирпичики, на русско-английском отрывочно пытаются объяснить, что это часть прибора для подсветки цели. Или еще чего-то – им не до нас, надо готовить самолёт к следующему вылету. Техники уже катят тележки с новыми самодельными бомбами.

Пилот говорит, что в этот раз по нему сильно отработали боевики. Было даже опасение, что достанут. Бросаю взгляд на торчащий из колёс корд и иду к машине. Едем мимо кладбища собратьев МиГа, кому пришлось стать донорами, чтобы он летал. Интересно, чьи ещё истребители в мире можно по прошествии сорока лет в небе переделать под бомбардировщики, выкатать до состояния лысой резины, потом подвесить самодельные бомбы и отправить утюжить террористов? Советский ВПК, великий и ужасный. Поистине, «после сборки обработать напильником». А я три дня назад удивлялся, что до сих пор летает Ту-134.

Едем в тот торец полосы, который при нас обстреливали террористы. Сопровождающие нервничают. Просят уделить съемке не более трех минут. Да больше и не надо. Бегом поднимаемся по отсыпанной стене капонира. Наверное, после конца цивилизации выжившие люди будут лазать на радиовышки, чтобы посмотреть за миграцией лосей для охоты и удивляться, как природа создала такие непонятные конструкции. Когда-то эти капониры хранили венец человеческой мысли – боевые самолёты, а теперь их используют как дозорную точку, чтобы убить неприятеля. В этом вся суть исламского государства – вперед в каменный век! С молитвами и верой. Сегодня в Сирии, завтра везде. За капонирами очередная мёртвая деревня, где сидят бармалеи, сразу под капониром в навал лежат МиГ-21. Друг на друге, вверх тормашками. Видимо, сгребали какой-то техникой типа бульдозера.

Едем дальше. Объезжаем аэропорт и выкатываемся в 3 километрах от него. Идём мёртвыми садами с оливковыми деревьями. Вокруг периодически бахают разрывы. Простреливают очереди. Но впереди, а у нас всё тихо. Приближаемся к передовой. На Донбассе передовая начиналась в 4-5 километрах. Постоянно прилетало, плотность артиллерийского огня была сумасшедшая. А здесь передовая начинается в метрах 200-300. Вот и сейчас мы бодро шагаем по красной земле, усыпанной осколками снарядов. Вот несработавшая мина, явно самодельная, со следами свежей сварки. Значит, мы уже в зоне обстрела. Сворачиваем в дыру в заборе, оказываемся в соседнем саду, выходим на середину.

Вдруг характерный вой. Не успеваю ничего подумать, как уютно вжимаюсь в землю, закрываю голову руками и смотрю вперед. Вот мелькнуло черное тело мины, по ушам долбанул резкий звук разрыва, земля дрогнула, взлетел шар земли и пыли, из нег вырос черно-огненный след. Жду пролета осколков над головой, но почему-то ничего. Метров 30-50 от нас, не дальше. Оглядываюсь, толпа народа стоит в полный рост и смотрит на это, начинают приседать. Жить им что ли надоело? Или бояться показаться смешными в глазах друг друга? Понимаю, что мину положили туда, где мы были 3 минуты назад. Пристрелянные у них здесь места, ничего не скажешь.

Встаю, отряхиваюсь, вспоминаю Донбасс, как крыли наши «небратья», нельзя было голову поднять. Помню ребят на передовой, бывших шахтёров, которые заботливо снимали с себя каску, чтобы отдать мне, как учили услышать мину. Вообще, на передовой всегда лучшие люди. Тогда, на Донбассе, я удивился, увидев настоящих людей. Большой столичный город всегда аккумулирует вокруг себя биомусор. Не избежал этой участи и мой Питер.

Я привык к биомусору, к инфляции ценностей, нравов, убеждений. Встать за родной край, за семью, за убеждения? Бред. Может просто иметь какой-то стержень? Или оторвать задницу за какую-то идею? Нет. Надо устроиться на пятидневку с соцпакетом и бесплатным кофе в течении дня. И ждать пятницы. Или ждать халявы, что сейчас придёт заокеанский дядя и сделает хорошо. Не самим же работать. Поэтому наши «небратья», возвеличившие и короновавшие биомусор до последнего не могли поверить, что им наваляли обычные вчерашние шахтёры. А на передовой, что на Донбассе, что здесь настоящие люди. Каждый раз рвет шаблон по прибытию.

Мимо нас деловито проезжает танк и выкладывает пару снарядов. Обычно, если засекли цель, отрабатывают плотнее, но здесь наблюдается дефицит выстрелов. Танкисты жалуются, что у них есть на вооружении Т-72, но у него раздельное заряжение, когда сам снаряд и пороховой заряд к нему раздельные, а с этим дефицит. Зато к Т-55 и Т-62 идет единый выстрел, с этим типом снарядов здесь проще. Идём дальше, то проходя через разрушенные дома, то ныряя в окопы. Опять шелест в небе, но далеко – звук другой. Ложится мина, в нескольких сотнях метров. Это пошла ответка на выстрелы из танка. Пока идём окопами, мины ложатся с рваным интервалом, то две за минуту, то одна в 15 минут.

Этим и опасна позиционная война, что привыкаешь к обстрелу, а прилететь может в любой момент, без всякой логики. Потому и не приседали те солдаты, когда рвануло рядом. Мы пробираемся окопами. Вот здесь надо быстро проскочить простреливаемый участок. Над линией окопов вымыло отвал грунта, поднятый из окопа, сам окоп оплыл, стал мелким. Бежать и пригибаться неудобно. Получается бежать утиным шагом. Почти урок физкультуры. Самое удивительные, что пока мы бегаем как зайцы, в своих огородах трудятся мирные жители. Только что прилетело к соседям, а они спокойно прореживают редиску. Начинается плотная стрельба. В небе заметили вражеский дрон и пытаются его сбить. По части уничтожения живого у боевиков всё в порядке.

Последний день подходит к концу. Если честно, начинает давить быт осаждённого города. А мы здесь всего три дня и нас здесь принимают как гостей, с потрясающим сирийским гостеприимством. А как здесь жить постоянно? Мой бытовой эгоизм жителя крупного столичного города отказывается воспринимать действительность. Словами трудно описать героизм жителей, выбравших жизнь здесь и солдат, которые три года держат натиск боевиков. Причем большинство из солдат ниразу за эти три года не выбирались домой. Обратно в вертолёте знакомимся с попутчиками. Солдаты и сержанты. Не были дома еще ниразу с начала войны. Едут домой — в Латакию, Тартус, Хомс. Эти провинции приняли на себя основную тяжесть потерь и мобилизационного напряжения. В каждой многочисленной семье кто-то из родных на фронте или погиб.

Война продолжается.

Роман Сапоньков