Долг мирового капитализма

Всепланетный капиталистический кризис не только не закончился, но и собирается стать еще глубже. Знатоки говорят сейчас об этом примерно с такой же уверенностью, с какой года полтора назад рассуждали о том, что самое страшное — уже позади.


Самый масштабный со времен Великой депрессии экономический кризис, наступление которого было очевидно еще где-то в конце 2007-го – начале 2008-го, действительно продолжается. Но при этом он далеко не всемирный и даже не вполне капиталистический, сколько бы ни буянили левые демонстранты, "оккупирующие" Уолл-стрит, биржи, скверы у собора Св. Павла и другие финансово-буржуазные опорные пункты в Америке и Европе.


Большую часть жителей планеты спад экономики почти не затронул. Две трети человечества обитает не в богатых, но и не в нищих государствах, а в странах недостроенного, или, если угодно, развивающегося капитализма, и почти всюду там хозяйственный рост продолжается. Точных цифр здесь нет и не может быть – статистика теперь везде подчинена политике, но приблизительно оценить масштабы перемен все-таки можно.

Вторая в мире китайская экономика сейчас раза в полтора больше, чем четыре года назад — к началу 2008-го. Она лишь на четверть меньше американской (если считать ВВП по паритету покупательной способности), а перед кризисом уступала ей вдвое. Экономика Индии за те же четыре года выросла на треть и по итогам 2011-го, обойдя японскую, станет третьей в мире. Экономика еще одного поднимающегося гиганта — Индонезии — выросла на четверть. Так что кому спад, а кому и подъем. Во всех этих государствах рыночная экономика, а попросту говоря, капитализм (как бы ни называли свой строй те же китайцы), работает вполне успешно. Примерно то же самое можно сказать и о большинстве стран более зажиточных, хотя и не достигших звания богатых. На 10 и более процентов за четыре "кризисных" года выросли экономики Бразилии, Турции, Чили и Колумбии. У кого-то из них была легкая заминка в 2009-м, а у кого-то даже ее не было.

Все эти страны друг от друга очень отличаются, поэтому и модели капитализма у них не похожи. Кстати, Россия, находясь приблизительно в той же категории зажиточности, что Аргентина и Бразилия, только сейчас возвращается к предкризисному уровню ВВП (то есть к максимумам, достигнутым в 1-м и 2-м кварталах 2008-го). Так что росийская модель капитализма явно не из удачных.

Однако экономики большинства стран, которые богатыми не назовешь, растут, а некоторые даже захватывают командные высоты. Так что разочаровываться в капитализме у них сегодня особых причин нет. Эти страны объединяет то, что живут они, как правило, по средствам, не влезая в долги. Что требует от народов согласия на достаточно скромную жизнь. И пока они на нее соглашаются, хозяйственный рост будет продолжаться.

Что же до стран богатых (если относить к таковым те, в которых ВВП на душу не меньше $30000, считая по паритету покупательной способности), то некоторые из них тоже довольно уверенно проходят через трудные времена.

Оставим за скобками Катар — самую богатую по производству на душу населения державу в мире (причем ежегодные темпы роста тут даже не китайские, а вообще из области ненаучной фантастики). Все-таки здесь налицо сочетание нестандартных обстоятельств: маленькое население, океаны нефти и газа, почти вся рабочая сила – привозная. Хотя и тут следует отметить отличный государственный менеджмент — ведь в прочих нефтегазовых княжествах подушевое производство в несколько, а то и во много раз меньше. Но 10–12% роста за все те же "кризисные" четыре года, то есть нормальные для богатых и высокоразвитых стран темпы, показали еще и Корея, Тайвань, Австралия и Израиль. То есть некоторые богатые тоже растут. И, опять же, их объединяет жизнь по средствам – умеренные или вообще отсутствующие дефициты госбюджетов, а у большинства еще и маленькие госдолги.

Подлинных очагов кризиса на планете три: США, Евросоюз и Япония. Их экономика до сих пор не дотягивает до предкризисного уровня, да еще того и гляди опять "просядет". Их объединяет давно и прочно установившаяся жизнь не по средствам – огромные бюджетные дефициты и растущие государственные долги. Госдолг США — $15 трлн (100% ВВП). Суммарный госдолг стран Евросоюза почти такой же и подступает к 90% ВВП. Госдолг Японии – от 200 до 250% ВВП ($10 трлн или больше). Каждый из трех этих долгов больше, чем задолженность всех прочих стран мира вместе взятых. Тут уже не просто циклический кризис экономики, а кризисы государственных и экономических систем.

Меньше всего внимания из этой троицы привлекает Япония. Может быть потому, что долг японского государства слишком уж явно неоплатен, и ситуация может разрешиться или дефолтом (отказом государства платить по счетам), или гиперинфляцией, которая этот долг обесценит. Японский капитализм – это капитализм больших корпораций. Они жили не по средствам еще в 70-е – 80-е годы, сделав ставку на миф, будто японское экономическое чудо будет вечным, и к началу 90-х оказались в долгу как в шелку. После этого не по средствам начало жить уже японское государство, которое стало эти корпорации спасать, переводя их долги на себя. Сегодня, когда позади двадцать лет застоя, когда Японию обгоняют Тайвань и Корея, когда национальные богатства страны растранжирены, а половина текущих госрасходов состоит из денег, взятых в долг, японские власти, кажется, уже просто стараются не думать о предстоящем финансовом крахе. Идей насчет того, как его избежать, у них нет – все слишком далеко зашло.

Нет и общего мнения относительно того, как этот будущий обвал отразится на мировой экономике. Эксперты-оптимисты утешают публику тем, что почти все деньги, взятые японским государством в долг, получены не у иностранцев, а у своих же фирм и граждан, которые доверились призывам родных властей. Они одни, мол, теперь и разорятся. Может быть. Но жизнь полна сюрпризов.

Как бы то ни было, пока японцы в оцепенении ждут, что будет дальше, в Америке и Европе ищут выход. Ситуация хоть и плоха, но еще не видится совсем уж безнадежной. Европа и Северная Америка — это исконные очаги капиталистического строя, и путь, который выберут их народы, сильнейшим образом повлияет на будущие решения всех остальных.

Американо-европейский кризис – это не столько кризис капитализма как такового, сколько кризис его неолиберальной модели, утвердившейся (в разных вариациях) в конце 70-х — 80-х годах, после того как послевоенный бюрократизированный капитализм исчерпал ресурсы роста и приелся народам.

Неолиберальная модель (созданная консерваторами тэтчеровско-рейгановского призыва, а затем подправленная их преемниками слева) с самого начала таила в себе противоречие, которое почему-то заметили только в процессе нынешнего кризиса. С одной стороны, на старте этой модели провозглашалось уничтожение всех бюрократических препятствий для предпринимательства, но с другой — обещалось, что будут почти полностью сохранены дорогостоящие патерналистские государства благоденствия, на которые западные народы уже привыкли смотреть как на нечто самоочевидное.

Ослабление бюрократического вмешательства в бизнес должно было неизбежно привести к тому, что экономические циклы капитализма, с их чередованием бумов и спадов, должны были стать более выраженными. Но постоянная необходимость находить деньги на финансирование государств благоденствия влекла за собой невозможность проводить стандартную антициклическую политику, когда власти на фазе спада тратили больше денег и влезали в долги, а на фазе подъема экономили и долги возвращали. Поэтому система рано или поздно должна была пойти вразнос — ведь власти почти всегда расходовали больше, чем получали, и госдолги в большинстве западных стран росли более или менее непрерывно.

При этом одновременно с ослаблением влияния бюрократии на реальную экономику резко вырастал вес бюрократии финансовой, контролирующей Центробанки и близкие к ним структуры, вроде гигантских окологосударственных ипотечных агентств в США. Искусственно занижая процентные ставки, Федеральная резервная система США и прочие Центробанки пытались постоянно поддерживать западные экономики в перегретом состоянии, подхлестывая их рост и пытаясь как можно дольше оттягивать наступление неизбежного циклического спада.

Но когда этот спад четыре года назад, наконец, начался, то все посыпалось. Попытки залить кризис взятыми в долг деньгами оказались малоэффективными, поскольку экономики уже давно и постоянно заливались деньгами безо всяких кризисов. Зато госдолги подошли к критической черте.

Все раздражающие рядовых людей особенности неолиберальной модели (легкое обогащение финансовых махинаторов, падение инвестиций в неспекулятивные сектора экономики, рост имущественного расслоения) стали еще больше резать глаз. И всем вдруг стало понятно, что пора менять уже не тактику, а стратегию — нужна какая-то новая модель взамен отработавшей свое.

По разные стороны Атлантики появились разные рецепты спасения.

Контрастнее всего ситуация в США. При всех межпартийных скандалах на тему сокращения госрасходов, в реальности между ядром обамовских демократов и ядром оппонирующих им республиканцев разночтения не особо велики. И те, и другие боятся предложить по-настоящему быстрое и масштабное сокращение госрасходов. Кто бы из них ни настоял на своем, в бюджете останется огромная дыра, а госдолг приговорен к быстрому росту.

Это японский путь. Правда, с той поправкой, что дефолт тут не предвидится. Дальнейшие денежные вливания будут разгонять инфляцию, обесценивая госдолг, упрощая его выплату и возвращая США в тупик стагфляции 1970-х годов. Нынешнюю вакханалию денежных накачек иногда сравнивают с неудержимой пьянкой. То, к чему стихийно движется растерявшийся американский политический мейнстрим, можно назвать продолжением этой пьянки вопреки любым последствиям.

Не удивительно, что на фоне этой крайности возникла другая. За пределами мейнстрима в Америке набрало силу ультраконсервативное антиобамовское "Движение чаепития" (Tea Party). Его экономические рецепты – это рецепты капиталистических радикалов-либертарианцев, вырастающие, в свою очередь, из идей Людвига фон Мизеса, Фридриха фон Хайека, Мюррея Ротбарда и других авторитетов так называемой австрийской экономической школы. Пьянке противопоставляется сухой закон.

Либертарианцы считают Центробанки троянским конем социализма и предлагают, наконец, построить подлинный, беспримесный капитализм вообще без них. А именно – ликвидировать финансовые спекуляции в корне, запретив банкам выдавать в качестве кредитов деньги, положенные клиентами на вклады до востребования, и упразднить инфляцию, запретив властям печатать деньги и установив нерушимый золотой стандарт. Если все это последовательно осуществить, то циклических кризисов действительно больше не станет. Но не станет и государства благоденствия, поскольку для его финансирования у властей просто не будет источников. Эта утопия радует скорее несокрушимой логикой, чем реализмом. Сухие законы всегда проваливались.

Над поисками решения реалистического — назовем его культурным винопитием — бьется Евросоюз. Наименее фантастический сценарий похож на то, как уже сейчас живет север Европы — осталось уговорить юг.

В большинстве североевропейских стран – Дании, Швеции, Финляндии, где не отучились считать деньги, а неолиберальную модель внедрили только частично, последние десятилетия не отказывались от антициклической политики, сводя бюджеты с дефицитом при спаде и с профицитом при подъеме и сохраняя госдолги на скромном уровне. В перечисленных странах бюджетный дефицит сейчас от 0 до 3% ВВП, а размер госдолга – от 40 до 50% ВВП. Из главных держав ЕС похожим образом ведет себя Германия с ее трехпроцентным дефицитом бюджета, но, правда, с опасно высоким госдолгом (около 85% ВВП).

Если же слегка упростить ситуацию, то половина Евросоюза жила и живет более или менее по средствам, а половина – наоборот. Проблема заключается не столько в том, чтобы уговорить перепившихся уменьшить дозы (на словах с этим согласны все), а в том, что они должны согласиться на лечение (в виде резкого сокращения госрасходов). При этом прочие страны должны это лечение оплатить из своего кармана, списав, например, грекам (а судя по всему, не только им) изрядную долю накопившихся долгов. Евросоюз проходит проверку на прочность, и результат будет известен не завтра.

Не завтра закончится и то, что не совсем точно названо глобальным экономическим кризисом. Кризис экономики сейчас далеко не всюду. Зато экзамен на способность жить в суровом мире XXI века держат все общества без исключения. Капитализму не привыкать к смене модели – в каких-нибудь новых своих воплощениях он обязательно выживет. А вот проверку на реализм пройдут не все.