Российский щит и американский меч Ирака

Не прошло и года с тех пор, как американские войска покинули Ирак, а багдадский режим уже начал "многовекторничать". Премьер-министр Нури аль-Малики делает шаги навстречу Москве, параллельно уверяя американцев в том, что это никак не повредит двусторонним отношениям.


В начале октября Ирак подписал с Россией оружейный контракт на $4,2 млрд на закупку примерно 30 вертолетов Ми-28НЭ и 42 зенитных комплексов "Панцирь-С1", идут переговоры о поставках истребителей Миг-29 и бронетехники. Одновременно стало известно, что Багдад может передать осваиваемое американской ExxonMobil нефтяное месторождение "Западная Курна-1" "ЛУКойлу" или "Газпром нефти".

Иными словами, Ирак снова заинтересованно смотрит на север, и не только (ранее он очень старался не замечать помощь Дамаску, которая шла из Ирана через иракскую территорию – что, мягко говоря, противоречило интересам Вашингтона).

Почему де-факто возведенное на "престол" американцами багдадское правительство стало проявлять такую геополитическую "гибкость"?

Начнем с того, что правительство аль-Малики изначально не было совсем уж марионеточным. Оно было сформировано в результате компромисса – точнее, коррекции "стартовых" планов США, столкнувшихся с длительной и дорогостоящей партизанской войной.

Неоконсервативное окружение Буша-младшего осознало необходимость вторжения в Ирак задолго до 11 сентября. К концу 1990-х уже было понятно, что рост нефтяных цен неизбежен из-за наращивания потребления в Азии. Между тем, в Персидском заливе находилась кладовая, доступ к которой позволил бы скорректировать эту тенденцию – проблема в том, что она была заперта на ключ. Разгромленный в войне 1991-го Ирак обладал вторыми в мире запасами нефти и потенциально мог нарастить добычу в разы в относительно короткие сроки. Однако экспорт нефти оттуда был ограничен санкциями, введенными под диктовку самих же США, а также крайне сомнительным состоянием экономики в целом, подорванной двумя войнами и теми же санкциями. Разумеется, санкции можно было отменить, а нефтяную отрасль Ирака — восстановить. Однако, пока в Багдаде правил Хусейн, это означало возрождение враждебного американцам режима.

В итоге планы окружения Буша на начало "нулевых" выглядели так. Потратив $50-80 млрд (изначальная оценка стоимости иракской кампании), заменить режим Хусейна на проамериканский и утроить добычу нефти в Ираке. В итоге, во-первых, на рынке нефти появлялась вторая Саудовская Аравия, что позволяло скорректировать мировые цены на нефть, не допустив их излишне бурного роста. Во-вторых, становилась возможной прямая передача иракской "нефтянки" под контроль американских и британских компаний (кстати, как раз отсюда нервная реакция европейцев, не допущенных до дележа) – что обещало непосредственную прибыль. В-третьих, Ирак, как и другие нефтедобывающие сателлиты США, стал бы тратить значительную часть нефтедолларов на закупку техники и вооружения у Штатов – это стандартная плата за "крышу".

Однако реальность, как всегда, внесла коррективы в "идеальную" схему. 11 сентября стало превосходным оправданием для вторжения в Ирак (естественно, для американского "внутреннего потребления"), но одновременно создало не нужный на тот момент США "второй фронт" в Афганистане. Что еще хуже, "блицкриг" стоимостью $50-80 млрд обернулся длительной и дорогостоящей партизанской войной, только прямые расходы на которую составили $800 млрд.

Итогом стал своего рода компромисс с шиитской элитой. Нефтяная стратегия выполняется в полном объеме – нефтедобыча в Ираке уже восстановлена до уровня 1990-го года, а к 2015-му ее планируется удвоить; равным образом, правительство аль-Малики уже планирует закупить в США оружие на $13 млрд. Однако при этом Штаты отказались от прямого контроля на иракской нефтяной отраслью (прошедшие в 2009-м тендеры привели в нее "интернационал" — вплоть до китайских компаний).

Примерно столь же "компромиссным" выглядело и положение правительства аль-Малики. Американцы не контролируют его прямо, однако, уходя, оставили после себя систему "сдержек и противовесов" по традиционной схеме "разделяй и властвуй". "Своеволие" шиитского большинства сдерживается, во-первых, сохранившимся влиянием суннитского меньшинства (к тому же в суннитском треугольнике продолжается вялотекущая партизанская война). Во-вторых – наличием практически независимого, но при этом представленного в центральных органах власти Курдистана. Время от времени разыгрывая курдскую карту, США могут добиться от Багдада уступок по принципиальным вопросам. То, что иракские курды останутся проводником американских интересов, несомненно – они изначально более чем лояльно относились к идее сохранения американского присутствия в Ираке, видя в нем гарантию безопасности.

В итоге сейчас в окрестностях Ирака сложилась достаточно запутанная ситуация. Шиитское правительство в Багдаде связано с Сирией и Ираном как общинной "солидарностью", так и более "меркантильными" интересами. С одной стороны, падение шиитского режима в Сирии и превращение страны в рассадник суннитского радикализма поставит иракскую администрацию перед лицом полноценной вспышки насилия на севере. С другой стороны, Багдад, Тегеран и Дамаск задействованы в общем и весьма масштабном проекте создания нефте- и газотранспортной системы, ведущей от месторождений Ирана и Ирака через Сирию к побережью Средиземного моря. Отсюда позиция Багдада, настаивающего на мирном разрешении сирийской проблемы.

Однако для США превращение Сирии в транзитную страну означает то же самое, что и наращивание экспорта нефти саддамовским Ираком. Вашингтон заинтересован в сирийском транзите, но в нынешней ситуации доходы от него будут оседать в карманах прямо враждебного США режиму. Столь же мало американцев устраивает появление у иранского режима дополнительных путей доставки углеводородов на мировой рынок. В итоге мятеж в Сирии начался через два месяца после того, как Асад озвучил концепцию создания транссирийской трубопроводной системы.

Таким образом, вокруг Сирии завязывается первый крупный узел противоречий между Багдадом и Вашингтоном.

Второй узел – это ситуация вокруг курдской нефти. Юридически признаваемое право центрального правительства на выдачу лицензий по разработке месторождений в Курдистане является для Багдада едва ли не единственным действенным рычагом давления на местные власти в нынешней ситуации. Однако Вашингтон, похоже, решил изъять у проявивших несговорчивость иракских властей и этот последний "инструмент" — транснациональные компании начали заключать договоры о добычи нефти напрямую с Курдистаном. Кроме ExxonMobil, в курдский регион "нелегально" продвинулась Chevron. В итоге Багдад теряет и ощущение контроля над Курдистаном, и вполне реальные доходы. Попытки аль-Малики договориться по этому вопросу с Вашингтоном не увенчались успехом.

Наконец, третьей существенной проблемой для Багдада является Турция. Иракцы явно не готовы терпеть притязания Анкары на региональную гегемонию – кроме всего прочего, речь идет о застарелой "приязни" между шиитами и суннитами. Интересы Ирака и турок в Сирии сталкиваются даже более жестко, чем по линии Багдад-Вашингтон – если США нужна трубопроводная транссирийская система в подконтрольной Сирии, то Турции система, конкурирующая с ее собственной, не нужна в принципе. Еще большую напряженность создает весьма парадоксальный союз между Турцией и иракскими курдами. Турецкие компании действуют в иракском Курдистане вместе с транснационалами, заключая контракты через голову центрального правительства, а недавно курды начали экспорт нефти через территорию Турции.

Багдад оказался в сложном положении. В этом отношении Москва интересна Ираку прежде всего как альтернативный центр силы, разделяющий его позицию по Ираку и Сирии. Далее, у РФ есть довольно специфичные возможности по диалогу с курдами. СССР поддерживал курдских повстанцев в Турции по меньшей мере с 1970-х. Косвенно в зоне "диалога" находятся и сирийские курды, 28 октября прямо выступившие на стороне правительственных войск. Иракские источники уже сообщили о возможном визите лидера иракских курдов Масуда Барзани в Москву. Наконец, Багдаду необходимо неамериканское оружие – на случай конфликта в Курдистане с участием Турции. Отсюда приоритет, отданный закупкам авиации и средств ПВО — недавно президент Ирака Джелаль Талабани прямо заявил, что закупленное вооружение предназначено для обороны от турецкой агрессии.

Иными словами, на Ближнем и Среднем Востоке складывается причудливый набор "групп по интересам", где в одной "команде" оказываются Россия, Иран, Ирак, Сирия, сирийские и турецкие курды, в другой – США, Турция и иракские курды.

Такой расклад сил может оказаться сугубо ситуативным. Однако он парадоксальным образом близок по конфигурации к тому, что было во времена СССР — за исключением Ирана. Правительства и американские войска приходят и уходят, а битва за ресурсы идет своим чередом.

Евгений Пожидаев