Каир-Тегеран: дуэта не будет

Отмена еще и не успевшего начаться толком воздушного сообщения между Каиром и Тегераном, массовые выступления египетских салафитов против иранских туристов – лишь внешние проявления того, что надежды на возникновение особых ирано-египетских отношений не оправдались. Несмотря на все дипломатические усилия, которые предпринимались и предпринимаются Тегераном для улучшения ирано-египетских отношений - и при Мубараке, и при Мурси успехом они не увенчались. Что послужило этому причиной – внешнее воздействие или внутренняя ситуация «пост-весеннего» Египта? И какие уроки из этого следует извлечь России?


«Зима» при Мубараке


Нет необходимости особо останавливаться на ирано-египетских отношениях в период, когда у власти находились шах Моххамад Реза Пехлеви и Анвар Садат. И дело даже не в том, что свой первый брачный союз иранский монарх заключил с египетской принцессой Фавзией, младшей сестрой последнего египетского короля Фарука. Важнее, что в американском раскладе баланса сил и интересов в регионе двум государствам отводилась вполне определенная и полностью устраивающая тогдашние иранские и египетские политические элиты роль: для Каира – региональной сверхдержавы на Ближнем Востоке, для Тегерана – региональной сверхдержавы Востока Среднего. Конфликт интересов у Ирана и Египта при таком раскладе практически исключался. Гармонии в отношениях добавлял общий стратегический партнер – США, и наличие общих противников – СССР и баасистских режимов в Сирии и Ираке.

Естественно, что после Исламской революции 1979 года достигнутая гармония и бесконфликтность в отношениях между двумя странами просто обязана была разрушиться. Ряд исследователей утверждают, что причиною обвала отношений стали опасения египетской элиты по поводу концепции «экспорта исламской революции», декларировавшейся Тегераном. С таким утверждением трудно согласиться: концепция носила по большей части пропагандистский характер, к тому же – у руководства Исламской Республики тогда претворять эту концепцию в жизнь на сколько-нибудь серьезном уровне просто не было ни военно-политических, ни организационных возможностей. С учетом сложностей в отношениях с армией, активной внутриполитической борьбы, состояния спецслужб – иранскому руководству было не до «экспорта революции» и постепенно эта угроза перешла в разряд «очевидного - невероятного», пропагандистского символа, сравнимого с «советской угрозой» того же периода.

В реальности глубинных причин для наступления «зимы» было две: предоставление Египтом временного политического убежища шаху и Кэмп-Дэвид. И если вопрос местожительства шаха носил скорее символический характер (стоивший, правда, Ирану несколько миллиардов долларов, которые шах вывез из страны «на память о покинутой родине»), то кэмп-девидские соглашения давали основания руководству Исламской Республики обвинить Садата в предательстве усилий мусульманских стран в решении палестинского вопроса и коллаборационизме с «сионистским режимом». Подписание мирных соглашений между Израилем и Египтом привело к разрыву ирано-египетских дипломатических отношений. При этом аятолла Хомейни заявил, что условием их восстановления может быть только разрыв Каиром связей с Тель-Авивом.

Убийство Садата и приход к власти Хосни Мубарака в 1981 году ситуацию в ирано-египетских отношениях не изменил. И не мог изменить. Да, Мубарак под лозунгом борьбы с коррупцией провел «зачистку» родственников и приближенных Садата в высших эшелонах, но это было укреплением собственных позиций на вершине власти, а никак не смена курса, на что рассчитывали тогда многие и в Египте, и за рубежом. Основы внешнеполитической ориентации, заложенные Садатом – стратегическое партнерство с США и нормализация отношений с Израилем, беспринципная и бескомпромиссная борьба с «исламистами» внутри страны, не создавали никаких объективных предпосылок для нормализации между Каиром и Тегераном.

Провоцирующим фактором, осложнившим двусторонние отношения, часто называют то обстоятельство, что казненный за убийство Садата Халед аль-Исламбули был объявлен в Иране «шахидом», одна из улиц столицы была названа в его честь, а его портреты стали темой для столь любимого в Иране граффити. Но при этом нужно упомянуть, что в этот же период две трети военного экспорта Египта шли в Ирак, Саддаму Хусейну, развязавшему войну против Исламской Республики (в скобках замечу, что оставшаяся треть шла афганским моджахедам, воевавшим против апрельской революции и Советской Армии). Что более враждебно и «провоцирующе», граффити или поставки оружия и военного снаряжения – каждый решает в силу собственных геополитических симпатий.

Вторжение в Ирак и начало американского «переформатирования» Большого Ближнего Востока привели к новому витку напряженности в отношениях между Каиром и Тегераном. Падение режима Саддама Хусейна высвободило такой поток социальной энергии различных слоев и групп населения на Ближнем Востоке, что это стало совершенной неожиданностью для всех, в том числе – и для «архитекторов переформатирования» из Вашингтона.

В 2006 году в интервью каналу «Аль-Арабия» Мубарак сказал, что «шииты составляют 65% иракцев… Они более лояльны к руководству Ирана, чем к правительству собственной страны». Это заявление более чем показательно – египетское руководство (как, впрочем, и его союзники в регионе, монархии Персидского Залива) основную опасность видели в активизации «шиитского меньшинства». По установившимся стереотипам, за волнениями шиитов обязательно должен был стоять Иран. Согласно такой логике, угроза для режимов носила исключительно внешний характер.

С этой внешней угрозой и боролись. В каирском университете Аль-Ахзар были собраны ученые, которые работали над созданием программы противодействия шиитской агрессии, а некоторые из них, как например профессор Мохамед Абдель-Монейм аль-Бари, читали лекции сотрудникам египетских спецслужб по практическим методам противостояния «шиитской экспансии». В 2009 году в Египте прошел большой процесс, на котором в адрес 60 подсудимых были предъявлены обвинения в том, что они по заданию Ирана пытались дестабилизировать обстановку в Египте.

Когда часы показывали «без пяти двенадцать до площади Тахрир», режим боролся с «внешней угрозой». При этом режим Мубарака не понимал, что угроза исходит отнюдь не от Ирана, а от США, уже списавших его и сделавших ставку на приход к власти прозападной элиты, сформировавшейся в процессе модернизации страны по лекалам МВФ и западного «общества потребления». Этот режим так и не понял, что против него выступают не шииты, а новые реалии социально-политического и экономического развития страны, новый виток противоречий между софт-колониализмом и национальным государством, между новым, «отмодернизированным» обществом и старой правящей элитой.

Особенности иранской дипломатии в «зимний период»

Иранское руководство всегда осознавало особый статус Египта в арабском мире. Более того, Исламская Республика, Египет, Турция и Королевство Саудовская Аравия – четыре ключевых государства мира Ислама. Отношения между ними, сближение или конфронтация, определяют «погоду» не только на региональном, но и на международном уровне.

Поэтому вполне понятно, что два иранских президента, Али Акбар Хашеми-Рафсанджани (1989-1997) и сменивший его Моххамад Хатами (1997-2005) считали вопрос о нормализации отношений с Египтом одним из основных в своей политической повестке. При этом, публично говоря о верности заветам Великого аятоллы Хомейни, они совершенно забыли его позицию по данному вопросу: восстановление ирано-египетских отношений возможно только при разрыве отношений Египта и Израиля.

И Рафсанджани, и Хатами принято называть «прагматиками». Этот термин в отношении них пришел с Запада и был подхвачен в российской экспертной среде достаточно некритично. По моему убеждению, слово «прагматик», применяемое Западом в отношении иностранного политика означает человека, готового ради сближения с Западом пойти на безвозмездные значительные уступки и отказ от неких основополагающих принципов. В конечном итоге, критерий прагматизма, оправданность уступок – в полученном результате, в выигрыше для национальных интересов. А вот с результатом на каирском направлении у «прагматиков» Рафсанджани и Хатами было, мягко говоря, не очень.

В 90-е, в период президентского срока Рафсанджани, было инициировано создание ряда совместных ирано-египетских предприятий, которые вскоре прекратили свое существования, не оказав сколько-нибудь заметного влияния на товарооборот двух стран.

Достаточно обескураживающий итог в сфере экономического сотрудничества не убавил «прагматикам» оптимизма. Было принято решение перенести усилия по сближению из сферы экономической в сферу политическую. В 2000 году состоялся обмен телефонными звонками между Мубараком и Хатами, начало работу ирано-египетское общество дружбы, были организованы две культурные выставки.

Пиком достижений иранской стороны в этот период можно считать состоявшуюся в 2004 году личную встречу Мубарака и Хатами в Женеве в кулуарах конференции ООН. По итогам этой встречи иранским руководством было объявлено о том, что состоится визит Мубарака в Тегеран. Под жестким прессингом Министерства иностранных дел (руководство которого тоже было насквозь «прагматичным»), власти иранской столицы приняли решение о переименовании улицы аль-Исламбули в улицу аль-Интифада, чтобы не оскорблять чувств высокого гостя. Решение вызвало шквал критики в адрес Хатами и «прагматиков» в целом. Одним из инициаторов и лидеров этой информационной кампании был 56-й мэр Тегерана, которого звали Махмуд Ахмадинежад.

Точку в споре поставил сам Мубарак, точнее - его канцелярия, объявившая, что «визит не состоится», что договоренностей о конкретных сроках не было, а на встрече с Хатами имело место «обсуждение намерений».

Провал усилий «прагматиков» по нормализации ирано-египетских отношений был закономерен и абсолютно предсказуем. Никаких объективных предпосылок для сближения двух стран не существовало. Внешняя политика Египта в период Мубарака определялась стратегическим партнерством с США, экономическая политика – МВФ и бурным притоком западных инвестиций, внутренняя – борьбой армии и спецслужб с «исламскими экстремистами» и восприятием Ирана «Мухабаратом» как «рассадника революционной заразы».

Однако, заданная «прагматиками» инерция процесса «поиска путей нормализации отношений с Египтом вопреки объективным обстоятельствам» сохранилась даже после победы Ахмадинежада на президентских выборах 2005 года. Иран – не тоталитарное государство, и у оставшихся в руководстве и среднем звене управления «прагматиков» была возможность расходовать внешнеполитический потенциал Исламской Республики на достижение призрачного сближения с Каиром аж до 2009 года. Именно в апреле 2009 года тогдашний министр иностранных дел Ирана Манучехр Моттаки (человек, кстати, из команды оппонента Ахмадинежада, спикера меджлиса Али Лариджани) был вынужден на встрече со студентами тегеранского университета Tarbiat Modares признать, что вопрос улучшения отношений с Египтом более во внешнеполитической повестке Ирана не стоит.

Весна - новые надежды и тревожные звонки

«Арабская весна» была воспринята политическим руководством Исламской Республики как уникальная возможность выстроить новую систему взаимоотношений со странами региона. И в первую очередь, эта возможность, по мнению Тегерана, могла быть реализована в отношениях с Египтом.

Руководством Ирана было заявлено о том, что «Египет и Иран являются двумя ведущими странами региона, и они могут совместными усилиями положительно повлиять на ситуацию в Ливане, Ираке и Палестине». В августе 2011 года, в интервью египетской «Аль-Ахрам», министр иностранных дел Ирана Али Акбар Салехи говорил: «Египет является краеугольным камнем в регионе и имеет особый статус в арабских и мусульманских странах ... и мы хотим отношений дружбы и братства с ним».

Из чего исходили в Тегеране, начиная новую «египетскую партию»? Как минимум – из четырех предварительных выводов, вытекающих из анализа складывающейся тогда вокруг Египта ситуации.

Во-первых, иранское руководство считало, что в ходе «арабской весны» позиции Египта в регионе ослабли, а египетское влияние сменилось на влияние Саудовской Аравии. В Иране полагали, что Египет не будет мириться с утратой сфер влияния, а предстоящее противостояние с Королевством делает его естественным союзником Тегерана.

Во-вторых, предполагалось, что продолжение затеянного Вашингтоном «переформатирования» региона и дальнейшие усилия США по изменению политического строя в государствах Ближнего Востока (приведение к власти прозападных политических элит) создает общность интересов Ирана и Египта в противостоянии американским планам.

В-третьих, охлаждение египетско-израильских отношений и конфликт интересов Египта и Саудовской Аравии в Ливане создавало вероятность выработки общей позиции Ирана и Египта по палестинскому вопросу и оздоровлению ситуации в Леванте.

В-четвертых, представлялось, что наличие и у Ирана, и у Египта национальных мирных ядерных программ и острая экономическая необходимость их реализации обеспечивают Тегерану дополнительный и весьма значимый голос в поддержку его усилий в освоении мирного атома, дают возможность признания права Ирана на мирный атом в глазах международного сообщества. Развитие ирано-египетских отношений в первый год после «арабской весны» внушало иранской стороне определенный оптимизм. В феврале 2011 года новые египетские власти ответили согласием (пусть и с рядом оговорок) на просьбу иранского руководства разрешить проход двух кораблей иранских ВМС через Суэцкий канал, впервые с 1979 года.

В начале апреля исполняющий обязанности министра иностранных дел Египта Набиль аль-Араби заявил о том, что Египет стоит на пороге нового этапа отношений с Ираном. А вскоре последовало и официальное заявление египетской стороны о том, что новый лидер Египта Мухаммед Мурси примет участи в XVI-м саммите Движения Неприсоединения в Тегеране.

Но звучали и тревожные звоночки. Сначала Халед Хамза, главный редактор английской версии сайта Братьев-мусульман выступил с критикой заявлений Рахбара Али Хаменеи. Затем пресс-секретарь Мурси Ясир Али в интервью саудовской «Аш-Шарк аль-Аусат» весьма пессимистично отозвался о перспективах ирано-египетского сближения. Причем, в этом интервью было открыто, сказано, что налаживание партнерских отношений с Ираном может навредить отношениям Египта с Соединенными Штатами и привести к прекращению американской помощи Каиру.

Выступление Мурси на саммите Движения Неприсоединения, в котором он предельно резко критиковал сирийского президента Башара Асада и страны, «которые оказывают поддержку кровавому сирийскому режиму» показало, что наметившееся было сближение Каира и Тегерана закончилось, толком и не начавшись. Египет намеренно и достаточно демонстративно пошел на обострение отношений, дав понять, что не видит необходимости в развитии партнерства с Ираном.

Геополитический выбор Мурси

Египет Мурси и возглавляемой им Партии свободы и справедливости унаследовал от Египта Мубарака огромное количество политических и экономических проблем, в решении которых Тегеран Каиру помочь ничем не может. Иран не в состоянии оказать Египту финансовую помощь в объемах, достаточных для больной египетской экономики. Тегеран не в состоянии предложить Каиру приемлемый уровень военно-технического сотрудничества. Он также не в состоянии помочь в крайне непростых отношениях Египта с Международным валютным фондом и Всемирным банком.

Соединенные Штаты и их монархии Персидского Залива для Каира гораздо выгоднее в качестве партнеров, что и обуславливает геополитический выбор нынешнего руководства Египта. Экономика Египта не может существовать без помощи Вашингтона и Эр-Рияда. Достаточно взглянуть на пятерку стран – основных партнеров Каира по внешней торговле, чтобы многое стало понятно.

Стремясь закрепить Египет в рамках формирующейся «суннитской коалиции», монархии Залива активно вкладываются в экономику Египта, стремясь предотвратить ее падение и смягчить последствия «революции». В январе 2013 Катар, уже вложивший $2,5 миллиардов в 2012 году, заявил о предоставлении Каиру $1 миллиарда в качестве безвозмездной помощи и еще $1,5 миллиардов в виде займа. О готовности предоставить Египту в виде займа $2 миллиарда заявила и теперь уже «демократическая» Ливия.

О списании Египту долга в размере $1 миллиарда объявил Вашингтон, а представители Белого дома заверили Мурси о том, что будут рекомендовать МВФ «положительно рассмотреть вопрос о выделении Каиру кредита в $5 миллиардов».

На 2013 финансовый год США предусматривают выделение Каиру $1,5 миллиардов, из которых экономическая помощь составит $250 миллионов, а $1,3 миллиарда поступят в рамках военно-технического сотрудничества, которое вновь набирает обороты.

В этой связи США взяли курс на установление более тесных контактов с новым руководством египетской армии. В качестве пакета помощи на днях в Египет поступили четыре истребителя F-16. При этом Госдепартамент заявил, что США «ценят тесные стратегические и военно-политические связи с Египтом, имеющих давнюю историю, ради защиты ключевых интересов США. Задержка или отмена поставок F-16 будет подрывать наши усилия по обеспечению интересов национальной безопасности США в этом регионе. Мы должны отправить четкий сигнал гражданским и военным властям Египта, что заинтересованы в переходе к демократии этого ключевого ближневосточного государства».

Все это позволяет с уверенностью сделать вывод о том, что стратегическое партнерство Каира и Вашингтона будет восстановлено в полном объеме. Соответственно, как и при Мубараке – внешняя политика Египта в отношении Ирана будет строиться в полном соответствии с генеральной линией Вашингтона в иранском вопросе.

Правда, появилось новшество. Сегодня «архитекторы ближневосточного переформатирования» стремятся перевести конфликт с Ираном (и Исламским пробуждением как формой борьбы с софт-колониализмом) в рамки суннитско-шиитского противостояния. То, что на острие выступлений против любого улучшения отношений с Ираном выступают именно египетские салафиты, убедительно доказывает готовность Египет Мурси к участию в «суннитской коалиции».

Египетские уроки для России

19 апреля в Сочи пройдет встреча Президента Владимира Путина с Мухаммедом Мурси. Пресс-служба Кремля сообщает, что «В.В. Путин и М. Мурси обменяются мнениями по актуальным региональным проблемам, включая ближневосточное урегулирование, ситуацию в Сирии и Ливии».

Египетские проправительственные эксперты и журналисты накануне визита египетского президента «к давнему другу в лице России» - льстят и соблазняют. По некоторым данным, глава Египта попросит у России кредит на 5 млрд. долларов на льготной основе.

Льстят заявлениями о том, что «Россия является очень важной страной. Это традиционный и испытанный экономический партнер Египта». И более того: «восстановившаяся после кризиса девяностых Россия может вновь стать стратегическим партнером Египта и всего арабского мира в противовес чрезмерному влиянию в регионе американцев». Соблазняют обещаниями больших закупок зерна, рынком газа и участием в модернизации десятков различных заводов, построенных еще СССР, в том числе крупнейшего в стране Хелуанского металлургического комбината.

Пафос достигает невиданных высот: «Мы нуждаемся в силе России на Ближнем востоке и в укреплении союза между арабами и Москвой, это то, что сможет уравновесить стратегическое партнерство между Вашингтоном и Тель-Авивом». В обмен от России требуется совсем немного. Ожидаемому счастью стратегического партнерства мешает лишь «позиция российской дипломатии в отношении кризиса в Сирии».

Предложение стратегического партнерства в обмен на Сирию и кредиты – откровенная ложь. Стратегический партнер Египта уже определился. Определился Каир и с участием в проамериканской «суннитской коалиции», которая никаких симпатий к России не испытывает. Поэтому вести переговоры с Египтом в расчете на какие-то серьезные политические соглашения – дело пустое, разве что протокол соблюсти.

Ну а вопрос египетских курортов… Никуда те курорты от россиян не денутся. В прошлом месяце представитель египетской Партии свободы и справедливости заверил, что «исламисты» не будут вводить каких-либо ограничений для любителей пляжного отдыха: «Мы приветствуем всех гостей Египта из России, Европы, всех государств. Никаких запретов на въезд для туристов вводиться не будет. Мы, напротив, хотим, чтобы турист еще больше наслаждался пребыванием в Египте». По его словам, в рамках масштабного проекта по развитию въездного туризма Египет уже в 2017 году планирует ежегодно принимать 20-25 миллионов туристов. Какие уж тут ограничения при таких перспективах прибыли…