Будущий миропорядок сложится итогами СВО

В Китае с показательным визитом находится секретарь российского Совета безопасности Сергей Шойгу. Критический запал в его отношении в ряде СМИ, связанный с продолжающимися событиями в Минобороны, понятен, но не учитывает, что Шойгу – личный представитель президента Владимира Путина, которому поручаются достаточно важные миссии, выполняемые успешно. Пример поездки в КНДР в июле 2023 года, подготовившей знаменитый визит северокорейского лидера Ким Чен Ына на космодром «Восточный», состоявшийся уже через два месяца. Путин взял с собой Шойгу в Китай в мае этого года; не исключено, чтобы обговорить с китайскими товарищами наделение его миссией коммуникации. И в этом смысле следует обратить внимание на оценку в СМИ нынешнего визита, хотя он ещё не закончился, как успешного.


Нет сомнений, что российско-китайские консультации потребовались в связи с итогами выборов в США. Отметим в связи с этим последовательность ряда событий. Меньше, чем за неделю до американских выборов Москву с официальным визитом посетила глава МИД КНДР Цой Сон Хи; затем, сразу после выборов, прошёл явно подвёрстанный к ним «Валдай» (в утечках отмечалось, что были заготовлены два сценария – на любой случай). Напомним, что именно на Валдае с подачи вопроса, заданного китайской стороной, Путин по сути сформулировал предложения Дональду Трампу, заговорив о трёхстороннем взаимодействии России, Китая и США. Наконец, сейчас поездка Шойгу — с показательной программой. Встреча с Ван И, главой МИД и ещё куратором вопросов безопасности в ранге руководителя комиссии ЦК КПК по иностранным делам (в Китае нет ни Совета [национальной] безопасности, ни соответствующего советника или секретаря, эта функция возлагается как раз на упомянутую комиссию ЦК). Встреча с Чэнь Вэньцинем, руководителем Политико-юридической комиссии ЦК КПК, которая курирует силовые структуры. И поездка на авиасалон в Чжухае (южная провинция Гуандун), где одним из бенефисов была признана демонстрация возможностей российского истребителя пятого поколения Су-57.


На фоне визита Шойгу последовал завуалированный ответ Трампа на валдайские предложения Москвы и Пекина. Вашингтон их отклонил, взяв явный курс на попытку вбивания клина на разрыв российско-китайских связей. С одной стороны, сделанные им назначения в будущую администрацию указывают на жёсткий антикитайский вектор. Один лишь широко обсуждаемый в СМИ факт: номинированный в госсекретари Марко Рубио в Китае находится под санкциями, включая запрет на въезд. Когда в такой же ситуации оказался экс-министр обороны КНР Ли Шанфу, назначенный в марте прошлого года, против которого были введены санкции в США, то он продержался в кресле до лета, а потом был заменён. Разумеется, по внутренним причинам, но и диалог с американской стороной, в котором Вашингтон, видимо, не захотел поступаться принципами, никто не отменял. Сейчас у США будет подсанкционный госсекретарь; следуя логике предыдущего прецедента, за американской стороной должок; если разговор с Пекином не задастся, останется либо менять Рубио, как поступил Китай, либо переть буром на принцип, обозначая ещё одно направление конфронтации, парализующее контакты по линии дипломатических ведомств. А это фактический разрыв отношений, пусть и без официального его оформления.

С другой стороны, ошибаются те, кто пытаются доказать, будто тот же Рубио едва ли не «пророссийский», с неким прагматическим подходом на Украине: выступает за мир, голосовал в Конгрессе против военной помощи Киеву и не возражает против потери Украиной территорий. Есть и другой набор фактов. Помимо переименования улицы по адресу российского посольства в «Nemtsov Plaza», на счету Рубио как минимум три жёстких антироссийских законопроекта, датированных 2022 годом:

— в январе (то есть ещё до СВО) – с санкциями в энергетике, добывающем секторе и аэрокосмосе и с банковским отключением России от SWIFT;

— в марте, с началом СВО, им были предложены санкции против ведущих госкомпаний – Газпрома, Роснефти, Росатома, Аэрофлота;

— в июле – против страховых компаний, выдающих полисы танкерам, которые перевозят в Китай из России энергоносители, бензин и керосин.

А ещё – в 2014 году, на фоне Крымской весны, Рубио предлагал ввести персональные санкции против Путина. Ещё более показательным выглядит назначение советником по национальной безопасности Майкла Уолца – полковника «зелёных беретов», близкого ранее к предводителям неоконсерваторов – Дику Чейни и Дональду Рамсфелду, требовавшего в 2022 году санкций против российского энергетического сектора и встречавшегося в Киеве с Владимиром Зеленским.

Так что если суммировать ответ Трампа на предложение Путина, приуроченный к появлению Шойгу в Пекине, то получается некий «флюгер», который старый/новый лидер США будет разворачивать в зависимости от конъюнктуры. И максимально быстро, ибо важнейшим и вполне авторитарным критерием кадровой политики Трампа служит личная преданность и готовность к любой авантюре, что ярко демонстрируется «отмороженным» послужным списком министра обороны Пита Хегсета. Для начала, скорее всего, попытается отделить Россию от Китая. Но когда этого не выйдет, что и подчеркнул Путин на Валдае, эскалация развернётся на всех направлениях, особенно учитывая, что эпицентром ТВД в АТР служит Корейский полуостров, а антииранские, произраильские приоритеты Трампа на Ближнем Востоке давно известны. Хотя в первые дни после победы будущий хозяин Белого дома их не акцентирует, но кадровые назначения – спецпредставителя в регионе, а также посла в Израиле – делает, причём, знаковые.

Что это означает для российско-китайских отношений? В политике США очевидным образом растёт импульсивность и непредсказуемость. У Трампа явно есть план, под который подбираются исполнители. Главный вопрос в том, что начнёт происходить, если ход реализации этого плана не удовлетворит Вашингтон? На что пойдёт Трамп, чтобы продавить нужный результат, имея в виду, что республиканцы, как и демократы четыре года назад, думают, что пришли надолго (Джей Ди Вэнс явно «на вырост»), а жизнь эти расчёты станет опровергать? Как минимум, нельзя считать Вашингтон ответственным и договороспособным переговорным партнёром. Внутриполитическое положение будущей администрации нестабильно, в Европе начинают брать верх откровенно реваншистские настроения по отношению к итогам Второй мировой войны. И вообще, пожалуй, впервые за послевоенные годы мы сталкиваемся с ситуацией, когда европейские политики куда непримиримее к России и нашим интересам, чем американские, и уверенно держат пальму первенства по части русофобии. Оговорка генсека НАТО Марка Рютте, что если Вашингтон сдаст Украину, ему в альянсе укажут на дверь, весьма показательна. С одной стороны, Трамп весьма ограничен в наборе возможных компромиссных предложений и будет действовать с оглядкой на Европу; с другой, Европа не готова в угоду Вашингтону рвать экономические связи с Китаем. Сама логика нарастающей всеобщей конфронтации преодолевает стоящие у неё на пути редуты национальных интересов. Классический вариант: «Войны никто не хотел. Война была неизбежна». Американское давление на Китай встретится с таким же российским противодействием, как давление на Европу – с китайским. Сама жизнь толкает Москву и Пекин к максимальному сближению, ибо поодиночке потенциал сопротивления существенно уменьшается. Складывается ситуация, когда стратегические приоритеты безопасности, то есть выживания становятся впереди вопросов экономики и экономической эффективности. На Валдае на днях Путин, констатировав неприемлемость возврата к курсу, доминировавшему до СВО, отметил, что США проводят политику «двойного сдерживания» — России и Китая. Что Китай? Две вещи, заявленные Ван И на переговорах с Шойгу, внушают уверенность в том, что непредсказуемость Вашингтона осознаётся в Пекине именно через призму примата политики над экономикой:

— Мы готовы взаимодействовать с российской стороной, с учётом изменений в международной обстановке тесно общаться и координировать действия;

— Россия и Китай твёрдо поддерживают друг друга по вопросам, затрагивающим коренные интересы каждой из сторон…

Коренной интерес Китая – воссоединение страны, то есть Тайвань. Коренной интерес России заключён в безоговорочном достижении целей и задач СВО, никаких разночтений нет, хотя конфликт в Европе, разумеется, не может не оказывать негативного воздействия на экономические связи, цепочки поставок и, в целом, на судьбу того, что именуется «экономической глобализацией». Проводя политику «двойного сдерживания», Запад сам ставит крест на такой глобализации, направляя её из экономического в политическое русло глобального доминирования и диктата. Если даже говорить об экономике, то нет никаких надежд на то, что Запад поделится влиянием с глобальным Югом, допустив его интересы в контролируемые им глобальные институты. Доля юаня в корзине валют SDR МВФ не обеспечивает равноправия, и кроме юаня, там никаких иных валют, за исключением западных, нет, и их появления не предвидится. Это означает исчерпанность прежней ставки на взаимодействие с Западом. Выиграть у него экономическую конкуренцию мало, придётся выигрывать геополитическое столкновение, и только от прочности российско-китайского союза зависит то, удастся ли удержать конфронтацию в русле холодного «гибридного» противостояния с разрозненными локальными конфликтами, или они сольются в горячую большую, мировую войну. Мировые противоречия достигли стадии, на которой не экономические связи будут определять содержание посткризисного политического порядка, а сам этот порядок, сформировавшись по итогам кризиса, выстроит под себя обновлённое многоцветье экономических зон и союзов.

Ключевым фактором, который определяет предстоящий итог, является СВО; подъём глобального Юга связан с появлением альтернативного западному глобального проекта, жизнеспособность которого как раз и проверяется войной. Развивающимся странам, ориентированным на китайскую модель экономического взаимного выигрыша, понятно и то, что устоять эта модель сможет только в условиях российской Победы, ибо любой иной результат неминуемо вызовет в мировом развитии откат размером с эпоху. Это неправда, что любая война заканчивается переговорами. Как правило войны заканчиваются либо капитуляцией одной из сторон, либо взаимным истощением, которое и прокладывает путь миротворческим переговорным схемам. Если говорить о последнем, то это явно не тот случай.