Год под знаком санкций

Почему России не удается использовать ограничения, введенные Западом, для развития собственной экономики?


Ровно год назад, 29 июля 2014-го, Европейский Союз ввел секторальные санкции против Российской Федерации. До этого меры в основном были направлены против конкретных личностей, «ответственных за эскалацию в Крыму». Но так называемые санкции третьего уровня коснулись множества областей российской экономики. Они включают эмбарго на поставки вооружений, а также товаров и технологий двойного назначения в РФ, запрет на предоставление инновационных технологий для нефтедобывающей промышленности и т. д.


В тот же день Соединенные Штаты Америки, которые начали вводить секторальные санкции немного раньше, расширили их перечень. В частности, ряду компаний был ограничен доступ к кредитованию на срок более 90 дней. Также был введен режим экспортного лицензирования на товары, предназначенные для ряда нефтяных проектов в России. 12 сентября США и ЕС еще больше расширили список лиц и компаний, которых касаются ограничения в финансовой сфере, включив в них «Роснефть», «Оборонпром», ВТБ и другие.

В первые дни и даже месяцы после введения секторальных санкций отношение общества, а также ряда экспертов и политиков к ним было не слишком серьезное. Например, согласно опросам «Левада-центра», в сентябре 2014, только 16% респондентов почувствовали на себе воздействие санкций. Но уже к январю 2015 это число возросло до 34%. Впрочем, со временем россияне привыкли к санкциям. Если в декабре 2014 ими был обеспокоен 51% опрошенных, то к июлю 2015 эта цифра снизилась до 41%. Хотя негативные явления в российской экономике нетрудно заметить, даже не будучи экономистом.

С начала 2015 года инфляция составила 9,5%, а Минэкономразвития прогнозирует, что к концу декабря этот показатель достигнет 11,9%. В то же время, национальная валюта обесценилась практически вдвое. Падение российского ВВП по итогам июня составило 4,2%. В Минэкономиразвития полагают, что в четвертом квартале начнется небольшой рост, и по итогам года ВВП не упадет больше, чем на 2,8%.

Конечно, негативные явления в российской экономике нельзя объяснить только санкциями. И президент США Барак Обама, который говорил, что из-за западных мер экономика РФ лежит «в руинах», явно преувеличил свою «роль в истории». На падении сказались как снижение мировых цен на нефть, так и структурные проблемы нашей экономики. Но санкции, безусловно, подстегнули кризисные явления. Их негативную роль еще в апреле признал премьер-министр Дмитрий Медведев. Выступая в Госдуме с отчетом о деятельности правительства, Дмитрий Анатольевич сообщил, что по некоторым подсчетам России был нанесен ущерб в 25 миллиардов евро. А по итогам года эта цифра может вырасти в несколько раз.

Доктор экономических наук, профессор, директор Института социоэкономики Московского финансово-юридического университета Александр Бузгалин считает, что при более грамотной экономической политике властей, ущерб от санкций можно было бы минимизировать.

— Когда появились первые информационные сообщения о введении санкций, многим казалось, что это не более чем вызов, который поможет провести радикальную реформу экономики, претворить в жизнь систему мер по импортозамещению, подъему производства и развитию других сфер. Предполагалось, что негативное влияние санкций будет использовано во благо. Многие вспоминали восточные единоборства, где сила противника используется для того, чтобы его же победить. В этом подходе было много резонов. Но они предполагали радикальные изменения в системе экономических отношений и институтов, без которых получить позитивный результат было невозможно.

Во-первых, абсолютно необходимым шагом было внедрение стратегических программ по обновлению основных фондов за счет использования альтернативных источников зарубежных технологий и поставок оборудования. Во-вторых, требовалась система мер по поддержке отечественного высокотехнологичного производства на базе этого постепенно обновляемого оборудования. В-третьих, нужны были соответствующие шаги в области образования и науки.

Для всего этого требовались новые элементы планирования и поддержка ключевых секторов нашей экономики, в том числе через низкие налоги, дешевые кредиты, государственные инвестиции.

Соответствующие изменения должны были произойти и в отношениях собственности, где в России до сих пор господствуют инсайдеры. То есть те, кто, грубо говоря, захапывает лакомые кусочки собственности, а доходы использует для престижного потребления и вывода капитала в офшоры, но не для реинвестиций в развитие своих и смежных производств.

Нужно было изменить и сложившееся чрезмерное неравенство в сфере распределения, которое дестимулирует многие ключевые типы работников — квалифицированных инженеров, учителей, врачей. За исключением Москвы и еще нескольких городов России они получают заработную плату ниже среднего уровня. Для всего этого нужны были изменения в идеологическом оформлении экономической политики. В частности, обеспечение приоритета прогрессивного бизнеса и уход от рыночно-вещного фетишизма.

«СП»: — Обо всем этом вы говорите в сослагательном наклонении…

— Весь этот комплекс мер фактически не был реализован. В большинстве случаев правительство ограничилось набором правильных деклараций и красивых лозунгов. Но серьезных изменений не произошло. Закон о промышленной политике оказался выхолощенным. Планирование превращено в набор прогнозов. Серьезных государственных программ структурной перестройки экономики и подъема ключевых отраслей принято не было. Социальное неравенство продолжает расти. Число бедных увеличивается, а олигархи не теряют практически ничего или даже увеличивают свое состояние.

По данным Ольги Голодец, бедность охватила уже более 22 миллионов человек, а в реальности ситуация может быть еще хуже. Причина в том, что у нас не существует систем социального перераспределения, которые ограничивали бы паразитическое использование ресурсов наиболее богатой частью российского общества и перераспределяли их в пользу активно работающего населения.

Все это привело к тому, что в условиях санкций ситуация в России существенно ухудшилось. Экономически оценить их влияние довольно сложно. Это будет косвенная экспертная оценка. Но речь идет о десятках миллиардах долларов, то есть о тех 3−5 процентах спада, которые есть в нашей экономике.

Ко всему этому добавилась неблагоприятная внешнеэкономическая конъюнктура — падение цен на нефть, нестабильность в области финансов и ведении бизнеса в нашей стране. Во внешней сфере российские власти не спешат включаться в сложные дорогостоящие проекты вроде создания «Шелкового пути», который активно продвигает Китай.

Еще раз подчеркну, что если бы год назад начались радикальные изменения в экономической политике, этого спада можно было бы избежать. То же самое касается ситуации, связанной с падением цен на энергоносители. На протяжении всех постсоветских лет говорилось о необходимости «сойти с нефтяной игры», но никаких реальных шагов в этом направлении сделано не было.

«СП»: — Почему же?

— Речь идет не о чьей-то злой или доброй воле, а о фундаментальных интересах правящей экономико-политической элиты России. Она по-прежнему состоит из высшей бюрократии федерального и регионального уровня с одной стороны, и олигархов и близких к ним структур с другой. И те, и другие ориентированы на престижное, даже показное потребление и вывод капитала, полученного от сырьевой административной ренты. Грубо говоря, это результат «распила-отката».

«СП»: — Что может изменить сложившуюся ситуацию?

— Дальнейшее ухудшение обстановки будет подталкивать правящую элиту к определенным шагам. Например, такие шаги были предприняты в Соединенных Штатах во время Великой депрессии, когда был введен огромный продуктивный налог — до 90%. Были выделены крупнейшие средства для проведения общественных работ. Именно тогда был заложен фундамент великолепной американской инфраструктуры.

Но я не думаю, что сейчас ситуация настолько плоха, чтобы сработал этот мощный классовый инстинкт, и правящая олигархо-бюрократическая элита России пошла на радикальные подвижки. Другое дело, что гражданское общество в его позитивном смысле — профсоюзы, общественные организации, активные жители — могут повлиять на изменение государственной политики".

После введения секторальных санкций, а также российских контрмер, в обиход граждан и экспертов вошло слово «импортозамещение». Предполагалось, что запрет на импорт определенных категорий товаров подстегнет отечественных производителей. Однако год спустя оказалось, что заместить импорт не так уж просто. И зачастую вместо того, чтобы ориентироваться на отечественных производителей, бизнес просто меняет поставщиков и выбирает страну, которые не присоединились к санкциям.

Согласно исследованию «Альфа-банка», проведенному в июне среди 1828 компаний и индивидуальных предпринимателей с выручкой до 350 млн. рублей в год, только 20% компаний стали подбирать отечественные аналоги импортных продуктов. Среди опрошенных доля компаний, деятельность которых связана с закупкой или продажей товаров и услуг на зарубежных рынках, оставила 36%. Часть респондентов заявили, что отечественных аналогов необходимой им продукции просто не существует.

Но и существующей продукции не всегда легко найти потребителя. Например, губернатор Челябинской области Борис Дубровский 29 июля сообщил, что крупные торговые сети, например, «Ашан», несмотря на все переговоры, не берут товары местных производителей без объяснения причин.

Руководитель Центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений Василий Колташов объясняет, что импортозамещение могло быть намного эффективней.

— Сами по себе санкции не столь сильно повлияли на российскую экономику. Однако изменение российской политики под влиянием санкций стало серьезной проблемой.

«СП»: — В каком смысле?

— В прошлом году у нас очень много говорилось о замещении импорта. Но в реальности политика Центрального банка направлена на его поддержку. Это выражается в двух формулах. Первая — плавающий курс рубля, который Алексей Кудрин активно лоббировал в прошлом году. Рубль постоянно то укрепляется, то падает, создавая условия для вывода капитала из реального сектора экономики и использования для валютных спекуляций.

Вторая — завышенный курс рубля в этом году. ЦБ сделал все, чтобы укрепить курс национальной валюты, и в результате к лету выбил многих российских производителей с тех позиций, которые они пытались занять с момента обвала рубля. Поэтому санкции, конечно, повлияли на нашу экономику, но таким опосредованным образом.

«СП»: — То есть вместо замещения импорта мы продолжаем его ввозить?

— Импортозамещение происходит, но носит ограниченный характер. Например, в области промышленных товаров его признаков не видно. Дело в том, что сначала импорт стал очень дорогим, но потом сильно подешевел под влиянием Центрального банка, который повысил курс рубля. Это привело к тому, что импорт в Россию по всем направлениям оживился. Конечно, он не достиг прошлогоднего уровня, но все равно существенно вырос.

«СП»: — А каким был бы оправданный курс рубля?

— Около 70 рублей за доллар. Примерно на этом уровне рубль и находился в начале года, но в январе с открытием торгов резко откатился к 56−57. Конечно, падение курса национальной валюты не выгодно населению. Но поскольку Россия является членом ВТО, единственным механизмом для замещения импорта служит ослабление национальной валюты. Мы не можем просто ввести заградительные пошлины на импорт, чтобы избежать обвала нацвалюты и сконцентрировать спрос на внутренних товарах. Это противоречит правилам ВТО. Впрочем, санкции тоже им противоречат.

«СП»: — Получается, мы не предпринимаем реальных шагов по импортозамещению?

— Мы оказываемся в странной ситуации, когда разговоров об импортозамещении много, но мы не используем свои возможности. Зимой, когда рубль сильно упал, в магазинах можно было видеть наплыв товаров российского производства. Но потом пошел такой же откат и замещение их китайскими товарами. Это показательный процесс.

Планового импортозамещения у нас нет. Нет расчистки зон рынка, облегчения доступа к покупателю. Но даже в таких условиях процесс может пойти. Большой провал в продажах недвижимости, автомобилей, бытовой техники все равно будет. Однако по каким-то позициям мы можем увидеть улучшение. Например, в производстве канцелярских, детских товаров, строительных материалов, пошиве одежды.

Но, повторюсь, объемы рынка все равно будут относительно небольшими по сравнению с тем, что было в 2014 году и тем, что могло бы быть, если бы замещение носило характер стратегической политики, а не происходило стихийно.

«СП»: — Но как же сельское хозяйство и ОПК, разве там у нас нет успехов в замещении?

— В оборонной промышленности наш главный провал - это электроника. Сегодня на российскую военную технику ставят импортную электронику несоответствующего уровня. Это приводит к многочисленным авариям. Необходимо развивать собственную электронную промышленность, но это нельзя сделать спонтанно. Мне кажется, что пока в ОПК реально заместить только то, что производилось на Украине.